Зима в горах
Шрифт:
Но ведь она замужем. Она вовсе не дитя, не третий, более рослый ребенок в этой группе невинных детей, — все это его фантазия. Она замужняя женщина. Несчастная, незаслуженно одинокая в своем замужестве, так же как он несчастен и незаслуженно одинок. И обоим трудно найти из этого состояния выход.
Он медлил, раздумывая, пройти ли мимо, или повернуть и тихонько возвратиться в Карвенай, избежав встречи, или же, мобилизовав мужество, подойти к ней и поговорить. Она была нужна ему, и эта потребность в ней пугала Роджера. Если она оттолкнет его… воспротивится вторжению краткой идиллии в свою нелегкую жизнь… Но, как это
— Никак это Роджер Фэрнивалл, я не ошиблась? — сказала она, когда он остановился подле нее, пройдя ярдов десять по камням и водорослям от дороги до края воды.
— Он самый, — сказал он и, не дожидаясь приглашения, опустился на камни и попытался включиться в их компанию. — Ищете живность? — спросил он, придвигаясь поближе. (Прояви благожелательный интерес. Стань любимым дядей. Завяжи какой-то разговор.)
— Здесь нет никакой живности, — сказала она, выпрямляясь и глядя прямо ему в глаза своими до боли чистыми глазами. — Единственное, что меня тут не устраивает. Побережье такое голое — одна галька.
— Мы ищем красивенькие камушки, — произнес ребенок постарше.
Расположившись поудобнее, Роджер принялся разглядывать детей; обращалась к нему девочка лет пяти, а второй ребенок, который сейчас смотрел на него и застенчиво молчал, был мальчик, примерно на год младше.
— Вот как — красивенькие камушки? И много вы нашли?
— Да, — сказала малышка уверенным голосом собственницы. — Они тут — в мешочке. — И она показала ему мешочек, сшитый из ярких шерстяных лоскутов. — Это все мои. А Робин держит свои в карманах.
— Я собираю только беленькие, — сказал мальчик еле слышным от застенчивости голоском. И поспешно сунул ручонки в карманы, словно оберегая свои сокровища от посягательств этого уставившегося на него чужого дяди.
— Мэри, Робин, это мистер Фэрнивалл, — торжественно представила его детям Дженни.
— Он папин приятель? — спросила Мэри, глядя на Роджера и явно прикидывая, можно ли тут рассчитывать на какое-нибудь развлечение.
— Нет, он мой приятель.
Это уже кое-что!
— Вам здесь нравится? — спросил Роджер. Вопрос был глупый, ясно было, что он хотел спросить: «Вы часто сюда приходите?»
Но она ответила на него со всей серьезностью:
— Очень. Я часто приходила сюда, когда была студенткой. Долго бродила одна и раздумывала о том, что готовит мне жизнь. — Она рассмеялась, иронизируя над собой, но не жалея себя. — И теперь, хотя я знаю, что она мне уготовила, я по-прежнему прихожу сюда. Только почти всегда с детьми. Они будут расти где-нибудь в пригороде, я же хочу, чтобы у них сохранилась память о дикой природе, а не о пригородах.
— Догадываюсь, — сказал он, — что у вас самой сохранились такого рода воспоминания. И они помогают вам переносить пригороды.
— Вы правы. Слава богу, у меня есть такие воспоминания. Мой отец очень любил ловить рыбу. Он забирал нас с собой в Довдейл, моего брата и меня, и мы целыми днями носились по берегу, когда были не больше вот этих
— Смотри, смотри, мамочка! — воскликнула Мэри, прерывая их разговор. — Какой хорошенький, красненький!
Мать, сколько следовало, полюбовалась камушком, прежде тем он исчез в мешочке.
— Они такой нежной расцветки, — заметила она, обращаясь к Роджеру. — Встречаются дивные темно-зеленые, такие я больше всего люблю — очевидно, зеленый сланец, обкатанный морем.
— А я люблю яркенькие, — заявила Мэри. — И куклы мои любят такие. У них большой дом, они там живут, и им нужны украшения и драгоценности. Папочка говорит: «Все леди любят украшения и драгоценности», а мои куклы — леди.
Теперь, приглядевшись к детям, Роджер обнаружил, что у Мэри лицо такой же формы, как у отца — более круглое, чем у Дженни, и со временем, когда девочка вырастет, оно станет менее тонким. И все же это не было лицо Туайфорда: в глазах не проглядывал расчет, они были невинные, нетронутые. А мальчик, подошедший сейчас к ним, был и вовсе почти копией матери.
— А у меня в кармашках есть беленькие камушки, — сказал он и посмотрел на Роджера с таким видом, точно решил доверить ему некую тайну. — Беленькие, как молочко, беленькие, как наволочки, беленькие, как облачка. Так мы говорим, когда играем (он не пояснил, что это была за игра). — Хотите посмотреть?
— Очень!
Пухлая ручонка исчезла в кармане, другая полезла в другой карман. И на раскрытую в ожидании ладонь Роджера торжественно легли пять белых камушков. Они были совсем гладкие и светились чистым молочным светом. В одном или двух проглядывали тонкие пурпурные жилки.
— А я свои камушки куклам в домик не кладу. Я не играю в куклы. Я из своих камушков строю садик.
— Вот как?
— Да, лунный садик.
— Лунный?
— Ну да, как на луне. Весь беленький. — Робин сгреб камни своими маленькими цепкими пальчиками. — Вы насмотрелись уже на них?
— Да, спасибо.
— Тогда я положу их назад в кармашки.
Спрятав камушки, Робин вернулся к прерванному занятию. И оба ребенка, забыв о Роджере, вновь занялись своим серьезным делом, словно, пропустив его через свое сознание, они могли больше не думать о нем и предоставить его заботам мамы.
Роджер пристально смотрел на Дженни. Желал ли он ее больше, чем, скажем, Райаннон? Конечно, Райаннон была куда красивее. Но она была уж слишком хороша — она возбуждала его до потери сознания. И даже если бы ему вдруг фантастически повезло и он сумел бы завоевать ее расположение, ему всегда бы казалось, что он недостоин ее. А вот с Дженни он мог представить себе счастье вполне возможное, реальное — счастье домашнего очага, где найдется место и для двух детишек, которые иначе обречены расти в душной атмосфере, созданной этим денежным мешком Джеральдом Туайфордом, жить в milieu [15] , где их будут всегда окружать люди вроде этого омерзительного слизняка Дональда Фишера. Дженни была нужна ему, и он мог дать ей то, что ей было нужно, — почему же не попытаться? Ветер налетел и покрыл рябью воду, холодную и соленую, растворяющую фальшь.
15
Среде (франц.).