Зима вороньих масок
Шрифт:
– Жером… Тентье.
Тут Паскалю показалось, что его наставник… усмехнулся?
– Hoc non pestem est, – сказал Гарольд, черкнув в журнале несколько строк. – Вы слышали о цинге, месье Дюпо? Конечно, слышали, – опередил он ответ. – Если торговали камедью или, скажем, шиповником.
– Цинга? – удивлённо произнёс Паскаль. – Эта болезнь, насколько мне известно, происходит от длительного голодания. И шиповник, который вы упомянули, только способствует выздоровлению, но не гарантирует его.
– Вы верно сказали – от голодания,
Цингу Паскаль умел определять. Он опустил нижнюю челюсть Жерома и заглянул ему в рот. Среди коричневых зубов не хватало нижнего резца и нескольких моляров, верхний клык был обломлен, зубы мудрости сгнили. Язык имел цвет недозревшей сливы, но дёсны не выглядели больными настолько, чтобы по ним можно было прочесть цингу.
– Рад видеть, месье Дюпо, что вы понимаете, о чём идет речь, – сказал Гарольд. – Но у нас случай несколько иной, потому что перед вами – мясная цинга. Пеллагра, если вам будет угодно. В то время, друг мой, когда на улице крупных городов, Парижа, Рима или то Лондона, от этого недуга страдают люди, в массе своей, нищенствующие, то там же, за станами богатых домов, проживает множество господ и дам с этой хворью, которую они подхватили, должен сказать, скорее, от недостатка ума. Эти уважаемые месье и леди нарочно исключают из своего рациона мясо, после чего знакомятся с родной сестрой морского скорбута. Но продолжают уверять себя, что отказ от бекона с парой утиных яиц на завтрак, такой вот… вечный пост, делает их ближе к Господу. – Винтеркафф пожал плечами. – Отчасти, они добиваются желаемого, правда, не совсем в том виде, каком, должно быть, им хотелось. А ваши коллеги, месье Дюпо, не в обиду вам сказано, заставляют их жевать щавель или пить шиповник, что, согласитесь, никак не помогает.
Закончив лекцию, Гарольд спрятал записи в сумку и обратился к мужчине, растерянно наблюдавшему за разговором:
– Зарежьте курицу, а лучше – жирного гуся, и приготовьте мясо.
– Мы не держим птицу, – дрожащим голосом ответил человек.
– Так обменяй или купи.
– Осенью не было торговли, – услышал Паскаль знакомую уже историю. – У меня нет денег.
– Значит, заколи свинью или барана.
Больной пеллагрой покачал головой.
– Ты станешь утверждать, что вы не держите скотину? – спросил Винтеркафф сурово. И правда – из хлева доносилась возня и хрюканье. Полуночные голоса встревожили скот.
– Нельзя. Они на весну. Для продажи.
– Ты не слышал, о чём я только что толковал? – возмутился англичанин. – Если ты съешь мяса, не пройдет и недели…
– Я поправлюсь! – отрезал Жером и враз поменялся в лице. – Зачем ты пришёл в мой дом? Наставлять меня? Здесь нет мёртвых, и нет работы для тебя, падальщик! – выпалил он, по невежеству путая доктора с мортусом. – Прочь! Вон отсюда! Выпроводи их за дверь, Марил!
Разубеждать его Гарольд не стал. Паскаль проследовал за учителем в прихожую, где всё так же стояла мать с детьми, и закрыл за собой дверь.
– Прошу, уходите, иначе он разгневается, – попросила Марил, молебно скрестив руки на груди. – Мы найдём мясо, как только ветра минуют. Правда. Я предложу месье Меклину свиной ошеек к весне в обмен на гуся. Он добрый человек и непременно откликнется на просьбу.
Англичанин не стал с ней спорить. Вместо того он спросил у её сына, умеет ли тот
– Приготовишь колбасу и мясной бульон, – сказал он женщине таким тоном, что она не решилась спорить.
– Что он там делает? – выкрикнул из спальни отец семейства. – Почему они ещё здесь? Марил! Что он сделал?
– Позволил себе выбор, кто из вас доживёт до весны – ты или овца, – ответил ему Гарольд.
– Мерзавец! – проверещал тот вместо благодарности. – Ну, мерзавец! Тебе не сойдёт это с рук! Ты слышишь? Я пойду к господину! Богом клянусь, тебе придётся заплатить за этот разбой!
– Как тебе будет угодно, – равнодушно сказал Винтеркафф уже в дверях. – Но для начала тебе придётся съесть мясного супа и встать на ноги.
Двери дома с кошками приказано было выкрасить в охру, что указывало на присутствие в нём болезни иного рода. Двери прочих домов, где мор не оставил жизни, мортусы помечали жировым нагаром. Редкие хозяева заботились о предупреждающих знаках, – чёрную тряпку или мазок смолы на двери Паскалю доводилось видеть всё реже. Если бы врачи не имели возможности входить в каждый дом, у аптекаря сложилось бы впечатление, что поветрие не столь губительно, как его описывают.
– Думаете, он не пойдёт к милорду? – спросил Паскаль наставника. В отличие от мясника, бранившегося по любому поводу, угрозы Жерома Тентье звучали осмысленно, и претензии его были вполне обоснованы.
– Непременно пойдёт, – заверил Гарольд. – Если ваше ремесло – медицина, будьте готовы совершать подобные поступки, месье Дюпо, – сказал он, опершись на трость двумя руками. – Временами человек не понимает, что убивает себя.
– Так бывает, – согласился Паскаль.
– Думаю, вам будет интересно знать, что животные в хлеву были здоровые. Удивительно, не правда ли?
– Вы клоните к тому, что причина этому – кошки?
– Скажем так, я не отрицаю такого варианта. Заметьте, что и соседи этого… Жерома Тентье также здоровы, хоть нищенствуют и живут в условиях, в каких болезни должны считать их дом своим собственным.
– Нужно было сказать Марил, чтобы она накормила соседских детей супом, – поздно спохватился Паскаль.
– Это уже не наша забота, месье Дюпо, – махнул рукой Гарольд. – Не берите на себя больше, чем сможете унести. Впрочем… – смягчился он, – через несколько дней вы сможете дать ей совет самостоятельно, когда мы придём проверять результаты нашего труда.