Зимнее обострение
Шрифт:
Илюха старательно почесал в затылке и припомнил историю, что произошла около полугода назад. Берендей тогда вел неравную битву с зеленым змием и попытался перенести боевые действия в «Чумные палаты», подальше от бдительного ока супруги. Они с Изей поначалу сопротивлялись, но вспомнили о мужской солидарности и встали под знамена загулявшего князя. Правда, вскоре биться довелось на два фронта, со змием и с коалиционными происками — в лице Любавы и Агриппины. Под их бурным натиском пришлось уйти в глухую оборону и запереться в бане. Двери были крепкие, отступали не с пустыми руками, так что загулявшие мужчины могли продолжить возлияния в относительной
В перерывах между позиционными боями Илюха рассказал фильм про гибель героического крейсера и не менее героической канонерки Берендею, и тот со всей широтой душевной, как никто другой, принял близко к сердцу подвиг русских моряков. А уж песня вообще выбивала неизменную слезу из вельможных очей верховного правителя Киева.
Боеприпасы таки подошли к концу, и безоружные, но не сломленные духом бойцы были вынуждены капитулировать. Напоследок князь предлагал непременно открыть кингстоны или, в крайнем случае, подпалить баню, но прижимистый Изя уговорил обойтись разбитым об стену ковшом. На уговоры Берендей поддавался плохо, но в конце концов пошел на компромисс и разнес вдребезги помимо ковша еще три шайки. Наконец, дверь была открыта и загулявшая троица сделала нетвердый шаг наружу, предварительно напомнив противнику о правилах отношения к военнопленным, предусмотренных Женевской конвенцией. Конечно, ни Агриппина, ни Соловей о них и слыхом не слыхивали, и вся компания получила по полной программе.
Однако тогда, в остывающей бане, князь был по одну сторону баррикад с мужской составляющей «Дружины специального назначения», а вот сейчас Изя, терзая ни в чем не повинные гусли, перевел его в разряд тех самых врагов, которым никогда не сдастся знаменитый «Варяг». От осознания этого у Берендея как-то защемило в груди, ему стало очень тоскливо.
Вскоре Изя закончил свое выступление и опять вернулся к задумчивому созерцанию пролетающих на небе облаков, смачно попыхивая трубкой. За все это время средний богатырь так и не посмотрел на князя и не проронил в его сторону ни одного слова.
— Может, Любава что-нибудь скажет? — робко поинтересовался Берендей.
Илюха нагнулся к своей боевой подруге, и она что-то прошептала ему на ухо.
— Нет, не скажет, — отрезал старший богатырь, — она, в общем и целом, согласна с Изей, мы присяге не изменяли, воинский долг как могли выполняли, так чего оправдываться? А что касаемо последнего желания, так младший богатырь просит, чтобы на картинках ее изображали непременно в косухе, с разрезом на сарафане и без всяких дурацких кокошников на голове.
— Где изображали? — не понял князь.
— На картинках, — пожал плечами Солнцевский. — А что, у нас народ любит безвинно пострадавших от произвола властей добрым словом вспоминать. Так что мы рассчитываем попасть если не на иконы (черт при этих словах чуть не подавился мундштуком), то в летописи точно. Поэтому лучше заранее обговорить наш будущий облик на картинках, чтобы перед потомками не стыдно было.
На князя жалко было смотреть — таким несчастным и потерянным он стоял напротив приговоренных им самим друзей.
— Лично я тоже совершенно согласен со своими коллегами, — продолжил гнуть свое Илюха, — лямку мы тянули честно, не крысятничали, офицерский паек ночью под одеялом не жевали, пулям не кланялись,
Трогательную речь прервал странный звук, вырвавшийся из уст Сусанны, это было нечто среднее между стоном и рычанием. К кому он был обращен, непонятно, то ли к оцепеневшему отцу, то ли к говорившему Илюхе.
— Ты прости нас, князь, если что не так сделали, видит бог, не по злобе, а исключительно под влиянием не зависящих от нас обстоятельств. Ладно, что-то я заболтался, давайте начнем, что ли?
С этими словами бывший солнцевский браток, а ныне старший богатырь «Дружины специального назначения» решительно шагнул в сторону врытых в землю кольев.
— Да, чуть не забыл! — опомнился Илюха и вновь обратился к Берендею: — Мотю не бросай, к себе забери. Корми три раза в день, утром рано не буди, по пустякам не гоняй. А уж он тебе и за друга, и за охранника отслужит.
Тут Солнцевский нагнулся к своему любимцу, заключил его в могучие объятия и погладил каждую из трех голов. Мотя откликнулся на такое проявление чувств бурной истерикой и водопадом слез. Этот поток был настолько сильным, что даже смыл злорадные улыбки с лиц Старко, Гордона и сладкой парочки из далекого Малого Халявца. Да что там улыбки, Вилорий сделал нетвердый шаг по направлению к жене и… обнял ее. Дальше произошло совсем удивительное: Сусанна уткнулась носом в его грудь и зарыдала.
В такой душещипательный момент за спинами хмурой стражи раздался очень знакомый голос:
— Что значит занят, зайдите попозже? Это вам не тут, это я пришел, а не кто-нибудь незваный!
В следующее мгновение, с трудом пробившись сквозь строй ратников, на сцене жизни появился Микишка.
— Срочное послание для князя! — наконец-то догадался он произнести пароль и в три прыжка очутился подле Берендея. Тут до него дошло, что происходит что-то не совсем обычное, и, вместо того чтобы отдать письмо адресату, он уставился на эшафот.
— Не казнили еще этого расстригу окаянного? Поделом тебе и твоим отморозкам законченным, особенно этой змеюке трехголовой! Кстати, кольев маловато приготовили, тут важно всю компанию одним махом прихлопнуть, а то в будущем хлебнем горюшка. Хотя… — тут Микишка на некоторое время задумался и, старательно сформулировав в своей голове мысль, изрек: — С другой стороны, с ними не так скучно было. Да и цели в жизни у меня теперича не будет, а жизнь без цели теряет смысл. Пожалел бы ты их, великий князь. Ну там, батогов пусть отведают, розгами также можно, непременно разжаловать всех, анафеме предать, в рудники дальние сослать и уж только опосля всего этого — простить, чтобы впредь неповадно было.
Никто из присутствующих не поверил своим ушам. Отношение Микишки к «Дружине специального назначения» было известно всем в городе, тем удивительнее оказалась вторая часть его выступления.
— Тьфу на тебя, морда скобленая, — бросил Микишка Солнцевскому, — совсем меня с толку сбил своей казнью. Я даже про сообщение великой важности чуть не забыл.
С этими словами он сунул свернутый пергамент Берендею, плюнул в сторону эшафота и бросился прочь.
Берендей проводил взглядом, полным искреннего удивления, ошалелого дьячка и резким движением сломал сургучовую печать на послании. Где-то с минуту стояла почти гробовая тишина — князь читал послание. Причем читал он его раза три, не меньше. С каждым разом лицо князя разглаживалось, а под конец он даже еле заметно улыбнулся уголками губ.