Зимнее обострение
Шрифт:
— И давно он к тебе заходил? — как можно более равнодушным голосом поинтересовался Илюха, не отрываясь от своего занятия.
— Да только что, — отмахнулся мастер, — знаешь, на этот раз он не был столь категоричен насчет твоих лыж. Говорил, что не так уж и уверен, что обгонит тебя на горе.
— Подлизывается, — буркнул себе под нос Солнцевский, а вслух спросил: — Ты сам-то на наше состязание придешь?
— Конечно! — даже удивился Захар. — Должен же я наконец для себя решить, что лучше.
— И то, и то хорошо, — примирительно заметил Илюха и прошелся по мастерской, гулко топая по полу. — А для
— Нет, — развел руками кузнец, — времени катастрофически не хватает. Думаю завтра заняться.
Услышав эти слова. Солнцевский замер и старательно почесал в стриженом затылке. На его лице появилась мстительная усмешка, а сам он резко повернулся к Захару.
— Замечательные ботинки, — восторженно проговорил он, — просто идеально подходят как для лыж, так и для сноуборда. Сделай для Изи точно такие же.
— Но… — начал было кузнец, но был тут же прерван.
— Да я знаю, он наверняка заказал тебе полегче, помягче и на меху.
— Что-то вроде того.
— Это он погорячился, жертвует безопасностью ради удобства…
Илюхе потребовался вагон красноречия и еще столько же сверху, чтобы убедить очень ответственного во всех отношениях Захара пойти у него на поводу. Поначалу тот наотрез отказался изменять условия заказа без санкции самого заказчика, но под нажимом авторитета старшего богатыря наконец сдался.
Солнцевский покинул мастерскую в самом радостном расположении духа. Дело в том, что, по мнению большинства горнолыжников, у сноубордистов действительно есть одно единственное преимущество перед ними — это гораздо более удобная обувь. Вот именно эту маленькую несправедливость Илюха и решил подправить, в качестве мести рогатому коллеге за его тайный побег.
Остаток рабочего дня Солнцевский провел в обществе Вилория. Добровольный помощник следственных органов сам разыскал его, отозвал подальше от чужих глаз (и ушей) и вывалил ворох информации. Одна беда, ничего путного в этом не оказалось. Илюхе и без него было известно, что Феврония со своим сынком опять не получили денег из своего родного Малого Халявца, костерят почем зря своих далеких подданных, но возвращаться туда не спешат. Что Гордон сексуально озабочен, а средств на любовные похождения катастрофически не хватает. Что Старко крутит какие-то темные делишки с иноземными купцами и задолжал им огромные деньги. Все эти факты говорили только о том, что у любого из этой компании был отличный повод пойти на преступление ради устройства своего будущего. Только вот в таком деле одного повода маловато, нужны железобетонные доказательства вины.
О своей супруге Вилорий говорил мало и неохотно. Заметил лишь, что сразу после несостоявшейся казни заперлась у себя в светелке. С тех пор оттуда не выходила и никого к себе не пускала. Не забыл молодой князь и о себе, подробно поведал, что делал и где был во время пожара. Из рассказа следовало, что у него имелось железное алиби — ни одного мгновения без присмотра. Илюха терпеливо выслушал молодого князя, похвалил за хорошую наблюдательность, сделал у себя в голове пару пометок (проверить это самое железное алиби) и распрощался.
Солнцевский покинул дворец уже поздним вечером, когда Севастьян начал расставлять усиленные ночные караулы. Домой, в «Чумные палаты», идти не хотелось. Он чувствовал
Знакомые очертания, не менее знакомая дубовая дверь. Чтобы не впустить холод вовнутрь, старший богатырь постарался проскочить в питейное заведение как можно быстрее. Илюха отряхнул снег с ног и осмотрелся. Возле дверей оказался пустой стол, вот за ним-то он и расположился.
Несмотря на поздний час, народу было предостаточно. В основном оттягивались жители «Иноземной слободы», хотя хватало и местных. Илюха поймал на себе неодобрительный взгляд хозяина питейного заведения, но не стал обращать на него особого внимания. По большому счету, тот имел полное моральное право так смотреть. Как-то раз Солнцевский на пару с Изей устроили тут грандиозное побоище. После него в кабаке не осталось ни одной целой табуретки, а барную стойку вообще пришлось отстраивать заново. Именно на ней Илюха держал оборону под натиском объединенного иноземного воинства до подхода подкрепления со стороны дружественно настроенного мирного населения. Кстати, именно тут, в качестве законного трофея, Илюха отобрал у посла Тевтонского ордена Фрица Геральда Леопольда Ульриха Витольда Вольфа Киндерлихта его рогатый шлем. Впоследствии он (в смысле шлем) послужил началом небольшой коллекции, которую начал собирать Солнцевский на память о былых заслугах.
На этот раз подобное злостное хулиганство никоим образом не входило в планы старшего богатыря. Просто требовалось место, чтобы собраться с мыслями и пропустить пару-другую глотков чего-нибудь покрепче, дабы морально подготовиться к тяжелому разговору с Соловейкой, который неотвратимо ждал его впереди. Надеяться на то, что бывшая разбойница забудет об утренних событиях, было, по меньшей мере, глупо. Оставалось только ругать самого себя за официальный тон и те слова, что вырвались у него в «Чумных палатах».
Илюха сделал большой глоток из принесенного кубка, расправил уставшие плечи и неторопливо пробежался глазами по заведению. Через мгновение стало понятно, что расслабился он зря. В самом углу кабака, за отдельным столом, пила чай… Соловейка.
— Пару глотков для храбрости, говоришь? — тут же встрепенулась совесть, доселе придавленная чрезвычайным служебным рвением, развитым Солнцевским в течение дня.
— Откуда она тут взялась? — удивился Илюха, старательно игнорируя высказывание совести.
— Как это откуда? — удивилась собеседница. — Целый день переживала, плакала, злилась на тебя. Вечером приготовила ужин, накрыла на стол и принялась тебя ждать. Ждала она, ждала и дождалась: все остыло. Это, конечно, мелочь, но мелочь очень символичная.
— Почему это? — удивился Солнцевский.
— А потому, что ты такой же холодный, как остывший антрекот, — ехидным голосом охотно пояснила совесть, — в конце концов, она устала тебя ждать и пустилась во все тяжкие. Так сказать, пошла навстречу разврату и разгулу.