Зимнее обострение
Шрифт:
— То есть ты хочешь сказать, что на такой службе семью заводить нельзя? — высказал свою версию Гордон. — Мол, в любой момент убить могут?
— В точку, — охотно согласился средний богатырь, изо всех сил стараясь не зевнуть. — Спецдружинникам семьей обзаводиться никак нельзя. Хотя, конечно, ничто человеческое нам не чуждо.
Последнюю фразу Изя выдал чисто автоматически, не очень задумываясь о последствиях, и, как оказалось, зря. Князь тут же напрягся, глаза заискрились особым светом, а рука как бы невзначай легла на талию Соловейки.
— Так
Подобное внимание к своей персоне со стороны старого ловеласа Изя воспринял однозначно: без лишних слов со всей дури врезал локтем ему в живот. Гордон издал странный грудной звук, согнулся пополам и начал оседать на снег.
То ли из природного человеколюбия, то ли из мужской солидарности черт сжалился над пострадавшим на любовных фронтах и придержал Гордона, не давая ему упасть. Получив подобную поддержку, тот повис на среднем богатыре, стараясь восстановить дыхание.
— Как ты могла?! — знакомый до боли голос был полон боли и ярости одновременно.
Стараясь не уронить князя, Изя обернулся на голос. В следующее мгновение его руки сами собой отпустили свою ношу, а губы так же сами собой выдали вполголоса заковыристую фразу, полную причастных и деепричастных оборотов. Ее суть сводилась к следующему: было бы неплохо, если бы родители черта в свое время вообще отказались от идеи завести детей.
С букетиком чахлой герани в руках перед Изей предстало непосредственное его начальство в лице старшего богатыря «Дружины специального назначения» Илюхи Солнцевского. И сам этот факт был не таким уж и страшным, если бы не два «но».
Первое «но» — это то, что Илюха видел перед собой не пройдоху Изю, а свою давнюю душевную рану, с ласковым именем Любава. А второе «но» — это то, что эта самая Любава только что на его глазах обнималась со старым бабником Гордоном. Облик Соловейки, столь удачно использованный чертом для решения своих личных проблем, на этот раз сослужил плохую службу.
Конечно, можно было бы вернуть себе привычное обличие, но тогда, с таким трудом устроенная, личная жизнь бывшей невесты грозила пойти прахом. Гордон наверняка наябедничает Каюбеку, а тот никогда не простит Изе то, что он в очередной раз обвел его вокруг пальца.
— Это не то, что ты подумал! — завопил черт, и тут же в буквальном смысле слова прикусил себе язык. В данной ситуации ничего более глупого он сказать не мог. Последующая реакция только подтвердила эту догадку.
— Это я не то подумал?! — взревел Солнцевский. — Я всю «Иноземную слободу» перевернул, стражу обезвреживал, послов будил, всю герань по горшкам оборвал, а ты с этим сморчком милуешься?!
— А герань-то зачем? — совершенно искренне удивился Изя.
— Совести своей послушался как последний баран, — не кривя душой ответил старший богатырь, — хотел, чтобы красиво, чтобы как в кино, чтобы ты на всю жизнь запомнила!
— Да я запомню, ты не волнуйся, —
После последней фразы Илюха не только не успокоился, а, наоборот, завелся пуще прежнего. Чахлые цветочки, добытые с таким трудом, полетели в ближайший сугроб.
— Я думал, мы с тобой, а ты…
— А что, собственно, я? — вдруг совершенно спокойным тоном поинтересовался Изя. — Я женщина свободная, никакими обязательствами не связанная, так что, я не могу после работы с подозреваемым кружку чая выпить?
— Свободная, чаю, несвязанная? — словно не понимая смысла этих слов, повторил Солнцевский, продолжая буравить коварную изменщицу своим взглядом.
— Именно! — гордо подтвердил Изя, уже проклиная себя за словесное недержание и прикидывая, успеет ли он добежать до кабака и закрыть за собой дверь, прежде чем ревность коллеги начнет бить через край.
— Но именно сегодня хотел тебе признаться… — на одном дыхании выпалил Солнцевский и замер на полуслове.
— В чем признаться? — тут же встрепенулся Изя.
— Уже ни в чем, — огрызнулся Илюха и тут же залился густой красной краской.
— Угу, я так и понял, как всегда не мычишь, не телишься. А между прочим, он, — тут черт показал на притихшего Гордона и даже для убедительности несильно пнул его носком сапога, — так вот он, в отличие от тебя, уже и мычал и телился.
— Уже?! — взревел Илюха, сжимая кулаки и делая шаг к сопернику.
— Да не в этом смысле, — поспешил успокоить коллегу Изя, — клянусь, ничего такого не было, он только мычал.
— Если бы нас так бесцеремонно не прервали, я бы о-го-го! — вдруг подал голос Гордон, с трудом поднимаясь на ноги.
В качестве поддержки он, конечно, выбрал талию Соловейки (а больше ничего под рукой не было) и как следствие вновь предстал перед Илюхой в обнимку с младшим богатырем. Изя, конечно, тут же попытался исправить эту ошибку, но было поздно. Бывший борец бросился на соперника, словно бык на тореадора. Как вы понимаете, шансов у Гордона не было никаких. Изя, знакомый с советской спортивной школой не понаслышке, тут же осмотрительно убрался с линии атаки, справедливо полагая, что не стоит мешать двум мужчинам выяснять отношения из-за женщины.
Спасение для Гордона пришло, откуда его никто не ждал. В самый последний момент кулак Солнцевского перехватил Добрыня Никитич. Былинный богатырь находился на службе и с десятком ратников патрулировал город, когда услышал крики, доносившиеся из «Иноземной слободы». Подоспели они вовремя, опоздай они хоть на минуту, Берендей вполне мог бы лишиться своего дальнего родственника. Может, он не так уж и сильно расстроился бы при этом, но это уже неважно. Усилиями не менее пяти ратников Солнцевский был связан по рукам и ногам и со всем почтением усажен на крыльцо кабака с кляпом во рту. Последнее было обязательным, так как старший богатырь не стеснялся в выражениях, расписывая, что именно он сделает с Гордоном, когда ему развяжут руки.