Зимние наваждения
Шрифт:
— Мудрый Альдира, давай, мы поговорим об этом завтра?
Голки прищурил азартно горящие глаза:
— Иули Нимрин, ты боишься, я не отпущу тебя, когда ты соберёшься уходить?
— Опасаюсь, — Ромига скривил губы в ухмылке, хотя от сочетания собственной уязвимости и проницательности собеседника его опять пробрало ознобом.
Альдира отрицательно качнул головой:
— Нет, Иули. Мы утратили многое из наследия Одиннадцати, жаждем восполнить утраченное и будем благодарны тебе за помощь. Но я знаю: всеведение Теней — тяжкая ноша для живого. Ты спятишь, если понесёшь её слишком долго. Ещё одного безумного Иули нам здесь не надо. А если мы попытаемся удержать тебя силой, чтобы подольше
Ромига устало прикрыл глаза, выдержал паузу в несколько вздохов и ответил:
— Мудрый Альдира, ты достойный наследник Каны Мункары. Я благодарю тебя за понимание, и я постараюсь вручить вам наследство Одиннадцати неповреждённым. Давай, продолжим беседу и сказки, когда я уверено встану на ноги?
Альдира, Стира и старейшие переглянулись — глава Совета согласно кивнул:
— Отдыхай и выздоравливай, Нимрин, у тебя выдался тяжёлый день. Мудрая Вильяра, ты останешься здесь, со своим воином?
— Да.
Как только мудрые ушли, Вильяра развернулась лицом к Ромиге. Встретились взглядами — колдунью перекосило, будто от кислого.
— Ну, что ж ты за…
Недоговорив, она подскочила с лежанки и резкими, порывистыми движениями начала расставлять по местам утварь.
— Вильяра! Пожалуйста, присядь рядом со мной и выслушай меня. Очень внимательно выслушай меня и постарайся понять, уложить в себе услышанное…
Она плюхнулась рядом.
— Ну? Я тебя слушаю.
— Скажи, тебе стало тошно глядеть на меня? Да?
С досадой и отвращением:
— Да, Ромига.
— И это никак не проходит, хотя ты стараешься?
— Да.
— Я разделяю твои чувства.
— Ты? Разделяешь?! — недоумение.
— Да. Только я не удивляюсь и не корю себя, поэтому мне гораздо легче. Что произошло? В круге мы столкнулись сторонами, которые показываем смертельным врагам. А существа-то мы с тобою недобрые, небезобидные, и это прекрасно, само по себе! Врагам — так и надо.
Колдунья удивлённо приоткрыла рот — тут же сердито фыркнула:
— Я — целительница. Ты — не враг. Мой долг обязывает…
— Обращать ко мне совсем другую сторону? Да. А твои же здоровые охотничьи привычки вопиют: нельзя, опасно! Разлад. Переваришь потрясение, и полегчает.
— Ты знал, что так будет?
Теперь уже Ромига поморщился:
— Предполагал.
Ждал вопросов — не дождался, вместо них Вильяра завела Зимнюю песнь умиротворения.
Глава 11
Остаток ночи прошёл… Тяжело. Магическая энергия закончилась, и приступы боли стало труднее контролировать, хотя сами они стали слабее. Регенерация шла медленнее, чем Ромига считал нормой. Поганые мысли донимали хуже, чем боль.
Нет, нав не переживал всерьёз за своё здоровье: раньше или позже он встанет на ноги и восстановится. Ни за то, найдёт ли он подходящую магическую энергию, и чем придётся за неё платить. Ни за Вильяру, тихонько посапывающую рядом на лежанке: что будет с ней дальше, то и будет. Ни как он станет рассказывать мудрым об их прошлом: расскажет, что Тени ему нашептали, и что сам он сочтёт нужным. Ни даже за то, доберётся ли он до города под белым небом, отыщет ли там врага врага, сможет ли договориться с ним до чего-то хорошего. Будущее виделось тревожным, неопределённым, но Ромига готов был разбираться
Этот Некто — не вдумчивый, основательный Пращур, с которым у Ромиги, противоестественным образом, нашёлся общий интерес: благополучие Голкья. Даже не живодёры времён Первой Войны, чьи создания до сих пор замурованы в Куполе. Он…
Ладно, пусть Некто морочит Ромиге голову, берёт нава на испуг, на понт, как говаривали знакомые челы… «Сомневаешься? А ты проверь. Даже клочка Тьмы от тебя не оставлю!» Нет, в его способностях и возможностях Ромига почему-то не сомневается, но…. Зачем тогда послание через мудрого? Типаж — явно не из тех, кто наслаждается прелюдией к убиению врага. Взял бы, да уничтожил. А раз пугает — или сам опасается нава, или Ромига ему зачем-то нужен. Напуганный Ромига. Сомневающийся Ромига. Эсть’эйпнхар!
Нав так устал от боли и размышлений, что соскользнул в анабиоз. Сознания там нет, и видений не бывает. Но очнувшись, Ромига всем собою помнил словно бы незримую вязкую паутину, в которой мучительно барахтался, рвал и развязывал на ощупь какие-то узлы. Раздышался, отогрелся после анабиоза — подумал: а не сродни ли та паутина нитям, прежде мерцавшем ему во Тьме? Не весточка ли от возвращающегося геомантского дара? Тревожная какая-то весточка…
***
Вильяра позволила себе хорошенько выспаться этой ночью. После всего пережитого — очень надо было! Нимрину худо, но не настолько, чтобы над ним бдеть. Однако застонал — проснулась. Сразу поняла, что стонет не от боли, а скорее, от досады — разозлилась, что разбудил, проснулась окончательно.
— Как ты себя чувствуешь?
— Спасибо, плохо. Но лучше, чем вчера.
С видимым трудом согнул ноги в коленях. Завозился, прикидывая, сможет ли встать. Поморщился.
— Помоги справить нужду?
Вильяра терпеливо выполнила его просьбу, глянула, выходит ли ещё кровь из нутра? Потом осмотрела больного снаружи. Отёки за сутки спали, ссадины поджили, синяки из чёрных стали разноцветными. То есть Иули, как всегда, удивлял живучестью. Но знахаркина дочь опознавала опасный предел, когда тело уже с трудом латает себя, и в чёрных глазах мелькнуло выражение загнанности. Вильяра на миг обрадовалась, что перешибла-таки хребет чёрному оборотню! Он, видимо, тоже ощутил её злобную радость и сжался под руками… Закрыл глаза, расслабился, выровнял дыхание. У Вильяры уже в который раз за сутки заполыхали уши.
— Нимрин! Ромига! Прости, я…
Он нашёл слова быстрее, чем она собралась с мыслями:
— Ты же не скажешь, что мы зря ходили в круг, и лечение оказалось хуже болезни?
— Нет, не скажу… Ромига, спасибо тебе! И прости.
— Простил. Но ты, пожалуйста, позови сюда Рыньи и отправляйся по своим делам. Их же у тебя невпроворот: беззаконники, Аю, эти придурки с узлами справедливого суда… Вот если ты подставишь им спину, тогда я точно тебя не прощу.
— Но ты же вчера не хотел, чтобы в доме Кузнеца видели тебя таким?