Зимние наваждения

Чоргорр Татьяна

Уклон оказался так себе подсказкой: в снежно-ветряной заверти даже верх-низ ощущались с трудом. Но кое-как, ощупью и наугад Ромига нашёл искомое. Забился в выемку за Камнем: лучше б не вылезал оттуда, сберёг бы силы. Да кто же знал, что погода сыграет с ним настолько дурную шутку?

А пурга не собиралась утихать. Вечерело. Холодало. Тропу перемело напрочь. Ромига прикидывал, сидеть или идти, когда рядом возник кто-то живой и мигом сдёрнул его на изнанку сна.

Короткое путешествие завершилось… В тепле!!!

Его

тут же принялись тормошить, вытряхивая из заледенелой одежды. Он поблагодарил за помощь — сам скинул куртку и сапоги. Штаны тоже пришлось снять, слишком много снега на них налипло. А, впрочем, не Вильяры же ему стесняться? Видела она его уже во всяких видах. И сейчас вот смерила взглядом, промурлыкала короткую песенку — вздохнула с явным облегчением.

Но пробурчала сердито:

— Рыньи принесёт тебе жратвы. Полезай скорее под шкуры. Грейся!

Нав ухмыльнулся, выполняя её указание:

— Сама бы погрела.

Колдунья ответила с досадой:

— Нет, Иули! Нет у меня на тебя ни тепла, ни времени. Лучше скажи: ты был в круге или сидел у Камня с самого утра?

Стыдно сознаваться в дурацкой оплошности, но вопрос был задан таким непререкаемым целительским тоном, что Ромига ответил честно:

— Ни то, ни другое: блуждал в пурге. Шёл в дом, потерял тропу, кое-как вернулся к Камню.

— Ты почуял Зачарованный Камень?

— Скорее, нашёл. Держал направление вверх по склону.

Вильяра покачала головой. Холодновато улыбнулась:

— Нимрин, для чужака ты поразительно хорошо освоился. Я рада, что нашла тебя живым и целым. Прости, что я не хватилась тебя раньше — была занята.

Он переспросил:

— Аю?

— Аю.

— Она сошла с ума?

Вильяра фыркнула, но не выдала ожидаемого: мол, не с чего сходить.

— Аю заколдовали. Давно. Я пытаюсь ей помочь, но… Будь с ней осторожен.

— В смысле?

— Как если бы она сошла с ума.

— Спасибо за предупреждение. А надолго это?

— Я пока не знаю.

***

Вильяра ненавидела говорить так! Однако в последнее время слишком многие вопросы имели именно этот, ненавистный ей ответ. Освободится ли Аю от родительских заклятий? Вернётся ли колдовской дар к Нимрину? Поправится ли она сама? Кто будет её помощником и преемником? Колдунья мотнула головой, вытряхивая оттуда сомнения и несвоевременные раздумья. Ободряюще улыбнулась своему воину и пошла к Лембе.

— Удивительно, но я не могу вспомнить подробности тех дней, — смущённо признался Вильяре кузнец. — Как в тумане всё! И первая моя встреча с Аю, и наша свадьба… Вот как мы с тобой первый раз повстречались, и как с Туньей, я даже узоры на одеждах помню. А тут — словно пургой замело!

— Споём — вспомнишь. Ты готов сейчас петь со мной?

Лемба кивнул, и они начали: без лишних слов.

— Серьга! Щурова серёжка с двумя прошмыгами! — воскликнул он, едва допели. — На серёжке был приворот! Да не для меня, а для твоего,

язви его щур, единоутробного братца, Вильяра! Аю несла своё поделие щурову купцу Наритья, а я остановил её, захотел рассмотреть. Схватился руками, и всё: ни украшения больше не вижу, ни мастерицы — смотрю будто на вторую тебя и обмираю… А будущая тёща рычит от злости.

— Погоди, Лемба, не тараторь, я всё вижу… А серёжка-то была хороша!

— У Аю золотые руки. Кабы к таким рукам — да голову не пустую, я мог бы полюбить мастерицу, а не твоё подобие. Но она же после свадьбы почти забросила своё ремесло!

— Не она забросила — мать наказала ей. Ты не обратил внимания, а твоя тёщенька велела Аю: «Кувыркайся по шкурам и требуй подарков, пока не наскучишь своему любезному кузнецу. А потом он выгонит тебя в снега, и вы оба сдохнете, такова моя материнская воля. Видеть тебя не хочу, ослушница, белянкин ум!» — Вильяра подкрепила свои слова зримым образом.

Лемба растерянно потёр лоб:

— Рассудок не вмещает, чтобы мать так ненавидела родную дочь! Потому я всё это видел, услышал, запомнил, но не заметил. А ты права, Вильяра. Моя тёща, купчиха из Сти — самый лютый и подлый мой враг! Хуже тех беззаконников, кого мы похоронили.

— А ещё через Аю твоя тёща имеет власть над тобой, о Лемба. Над тобою, над Туньей… Даже надо мной, как ей сдуру может показаться. Но я — мудрая, и я знаю об её поганых чарах. И ты теперь знаешь. И если примешь мой совет, скажи Тунье и Зуни. Сообщи им, что творится, и строго-настрого запрети обижать твою младшую жену.

— Ох уж, дед меня взгреет! — невесело рассмеялся кузнец. — Аю ведь пыталась от меня увернуться, а я поймал её с этой серёжкой.

— Нет, Лемба, не очень-то она уворачивалась. Похоже, ей до смерти страшно было идти к Вильгрину…

— Эй, Вильяра! Ты что? Собралась следом за братцем? Зачем ты его поминаешь?

Вильяра полюбовалась на ошарашенного, испуганного кузнеца, потом сказала, понизив голос:

— Я мудрая, Лемба. Я чту и храню законы, а обычаи соблюдаю, тогда и только тогда, когда считаю уместным. Безымянность мёртвых — обычай, не закон. Мало того: обычай дурной и недавний. Ты же сам сказываешь сказки не про безымянных. И мой клятый единоутробный братец достоин сказки. Она ещё даже не закончилась. Купец-колдун Вильгрин, живоед и беззаконник, канул к щурам, а страшная сказка про его похождения продолжается.

Лемба смутился:

— Прости, что я прервал тебя. Прости, о мудрая.

— Прощаю. Однако твоя жена скоро проснётся. Бери-ка ты зеркало и иди к ней.

***

Аю спала крепко и сладко, как ей давным-давно не спалось. Рокот открываемой двери, шаги, дыхание… Она узнала Лембу даже сквозь сон и, распахнув глаза, радостно потянулась ему навстречу.

Но Лемба не спешил к жене на лежанку, стоял посреди комнаты, смотрел.

— О муж мой, о солнце моё летнее! Как же я соскучилась по тебе!