Зимние перезвоны
Шрифт:
Речку Макнейл на Аляске медведи знают, наверное, тысячи лет. В последние годы речка стала местом паломничества кинооператоров и фотографов. Медведи занимаются своим делом, не стесняясь и не пугаясь людей. И это, конечно, зрелище редкое. На этом рядовом снимке в поле зрения фотографа оказалось сразу пятнадцать медведей.
Фото из архива В. Пескова. 14 августа 1988 г.
Персональная лошадь
Персональных машин сколько
Почему нельзя было иметь в хозяйстве одну лошадиную силу, притом что во дворе стояла машина во сколько угодно лошадиных сил, это никому не было понятно. «Нельзя, не положено законом!» Закон этот действовал с 30-х годов.
И вот, слава богу, его отменили. Бросились все заводить лошадей? Ажиотажа как будто нет. И все же есть люди, которым лошадь оказалась нужна.
Такого «лошадника» повстречал я на днях в маленькой деревушке Калининской области. Вон он, Алексей Иванович Кисляков, со своей Майкой, купленной за полторы тысячи у цыган.
Алексею Ивановичу восемьдесят шесть. Возраст — «сидеть в валенках на завалинке», а он весь в делах, разве что после обеда на час приляжет вздремнуть.
— Откуда силы?.. Да, понимаешь-нет, здоровьишком бог не обидел. И сам я, понимаешь-нет, не транжирил здоровье. Питье даже не нюхал. Куренье тоже мимо прошло. А работа, она не старит.
Вся жизнь Алексея Ивановича в трудах. Крестьянствовал. Потом тридцать пять лет подряд — председатель колхоза. И колхоз в округе был не последним. Если принять во внимание, что Алексей Иванович образованья имеет всего два класса, то нетрудно понять, каким крепким хозяином, каким сметливым земледельцем он был. «И человеком был!» — добавила мне соседка Алексея Ивановича, стоявшая у крылечка во время нашей беседы. Хорошим человеком Алексей Иванович Кисляков и остался. Деревенька Миснево небольшая — ни телефона, ни близкой власти. Со всеми нуждами и заботами идут к Алексею Ивановичу. Его сужденья всегда умны, справедливы. Сам человек не унывающий в жизни, он и других умеет поддержать и помочь.
Лошадь купил он отчасти по необходимости иметь хотя бы одну в деревеньке. Огород, дрова, сено, кого-то в больницу надо доставить — спрос на лошадь все время. И все идут к Алексею Ивановичу. Тем, кто может с лошадью управляться, он просто выводит со двора Майку. А старушкам, с которыми «в молодости хороводы водил», идет и пашет огород сам.
В разговоре о лошади Алексей Иванович со своей обычной присказкой «понимаешь-нет» сказал: «Майка, понимаешь-нет, мне жизнь продлевает. Ногами-то далеко не уйдешь. А тут — на телегу, и куда хочу, туда еду. Лес, речка, поле, луга — все, как в молодости, доступно глазу. Лошадей люблю с детства. В колхозе их было у нас в достатке. Когда председательствовал, машину для ездок не заводил. Только в седле! Сейчас в седло меня надо подсаживать, а в телеге я хоть куда. На наших дорогах машина, глядишь, застряла. А я поехал, мне пространства открыты. Вот только покашливает моя Майка, боюсь, запаленную цыган мне втер…»
Алексей Иванович выносит из дома подсоленную корочку хлеба: «Мы с Майкой живем душа в душу. На лугу за полверсты меня замечает — поднимет голову, ждет. Больше тысячи пудов сена ей приготовил. Живем. Вместе нам старость
Поговорили мы с Алексеем Ивановичем о «рентабельности» лошади в личном хозяйстве, о сбруе, конном инвентаре.
— В нашем Нечерноземье, где сена сейчас — не ленись, заготавливай, лошадь прокормить просто. А работой она себя оправдает. Я-то ни с кого не беру ни десяток и ни пятерок. Мне в радость — помочь человеку. Но не грех за работу на лошади, понимаешь-нет, и что-нибудь получить. Заплатят, еще и спасибо скажут. На деревню две-три лошадки иметь — всем выгода. Огород, дрова, сено, поездка куда-нибудь в непогоду — вот она, лошадь, она готова служить.
Слабое место в обзаведении лошадьми — сбруя. Повсюду она износилась, порастерялась. А новую, по словам Алексея Ивановича, добыть труднее, чем части к автомобилю.
— Вот все читаю: кооперативы, кооперативы… А взялись бы где-либо артелью изготовлять сбрую — громадный спрос будет. Это, конечно, труднее, чем жарить на большаке мясо. Но очень уж нужное дело. Для укрепленья деревни много предстоит сделать. И лошадь в этих заботах — хороший помощник.
Алексей Иваныч и его Майка.
Фото автора. 2 сентября 1988 г.
Три мельницы
У каждой из них почти человеческая судьба — известно, когда родилась, что претерпела, каким чудом осталась жива и чьим старанием подставляет крылья ветрам, а колеса — воде.
О ветряке в селе Оселивке на Буковине мне написал сам мельник Николай Иванович Швец: «Приезжайте… В нашем селе 63 семьи имеют фамилию Швец, так вы спросите, как пройти к Швецу-мельнику».
Мельница стоит на бугре за огородом Швеца. Хорошо стоит: край пшеничного поля, а внизу, с бугра на закат солнца глянуть — подковой сверкает Днестр, клубится туман над рекой и зеленеют ветлы.
В Оселивке ветряков было девять. Восемь из них превратились в скелеты. «Вон поглядите, темнеют — один, другой. А мой жив». Николай Иванович родился в 1916 году, когда деревянный ветряк уже потемнел от дождей и ветров. «Мне кажется, я и родился на ветряке. Самые первые воспоминания детства связаны с ним: скрип дерева, ржание лошадей, человеческий говор…
Мне было семь лет, когда отец отлучился, а в это время привезли молоть кукурузу. Отец вернулся — ветряк работает. Я его запустил…»
У ветряка Николай Швец назначал свидание дочке другого мельника в Оселивке. «Мы люди верующие, — сказала мне Анна Георгиевна Швец, — венчались в церкви, но обещание верности мы давали друг другу вот тут в ромашках под крыльями млина». «Млин по-нашему — мельница, — с улыбкой уточняет Николай Иванович, поглаживая голову внучке. — Я и вправду не знаю, что больше люблю, млин или жинку?»