Зимние вечера (сборник)
Шрифт:
На посторонний взгляд отношения между отцом и Митей нисколько не изменились: отец не стал мягким и снисходительным, Митя не сделался ласковым и откровенным; но та достопамятная ночь не пропала для них даром. Егор Савельич по-прежнему бранил Митю за всякую неисправность, но в его голосе не слышалось прежних резких, неприязненных нот; а Митя относился к выговорам отца далеко не с прежнею угрюмою озлобленностью.
Вечер спектакля был настоящим торжеством для Нины. Дети и подростки смотрели на нее с уважением, как на «сочинительницу», взрослые осыпали ее похвалами, предсказывали ей блестящую будущность. После такого праздника вернуться в обычную колею домашней жизни было как-то странно. Отец горячо поздравил ее с успехом и спросил, не нужно ли ей для
Чтобы утешить себя за холодное отношение родных к своим талантам и приготовить себе новое торжество, Нина решила снова приняться за сочинительство. На этот раз она не ограничится маленькой пьеской для детского спектакля: она напишет большую историческую драму под заглавием «Царевна София». Учитель истории посоветовал ей предварительно прочесть несколько исторических сочинений, касавшихся жизни царевны и современного ей быта; но она объявила, что это лишнее: Шиллер в своей «Жанне д'Арк» мало придерживался исторических фактов, и она последует его примеру. Снова крепко-накрепко заперлась дверь в детскую, снова приходилось гувернантке выслушивать каждый день и от Анны Захаровны, и от Нины замечания, что она не умеет ни унять, ни занять своих воспитанниц. Эти замечания, естественно, раздражали француженку, и она вымещала свой гнев на детях, особенно на нелюбимой Миме; вследствие этого дела в детской шли все хуже и хуже.
К сожалению, на этот раз Соня не могла всегда улаживать их. Митя упросил отца не брать для него репетитора, но он еще не привык заниматься один и беспрестанно звал к себе Соню: то решить вместе с ним какую-нибудь сложную арифметическую задачу, то помочь ему написать упражнение по русскому языку, то прослушать, хорошо ли он выучил заданный урок. Кроме того, оказалось, что Соня нужна и Нине: сочинять пятиактную трагедию, сидя запершись у себя в комнате, было нелегко, а Соня оказывалась именно такой слушательницей, с которой приятно было делиться мыслями и планами. Поэтому Нина каждое утро перед приходом учителей усаживала ее на своей кушеточке, прочитывала ей то, что написала накануне вечером, и рассказывала, что намерена писать дальше. Чтобы избавиться от постоянных жалоб гувернантки и Нины на младших девочек, Анна Захаровна пообещала им, что если они будут хорошо вести себя, она на Масленой возьмет их с собой в театр смотреть новый балет. О роскошной постановке этого балета рассказывали чудеса, так что и старшим очень хотелось видеть его. Обещание матери подействовало на Миму и Аду совершенно иначе, чем она ожидала, и дало им повод к новым ссорам. При всякой провинности Мимы Ада злорадно замечала ей, что она не увидит нового балета; Мима сердилась, кричала и зорко следила за всяким проступком сестры, чтобы, в свою очередь, отомстить ей такой же угрозой. Ада не ограничивалась криком и слезами, а непременно бежала жаловаться гувернантке или матери и поднимала целую историю.
— Обе вы дурные девочки, и я не возьму ни одной из вас! — говорила иногда Анна Захаровна, выведенная из терпенья.
— Нет, мамочка, я не дурная! Я тебя очень, очень люблю! — тотчас же начинала уверять хитренькая Ада, ласкаясь к матери, а Мима глядела на них исподлобья злыми глазами.
Глава VI
Знаменитый балет давался во вторник на Масленой. Утром Мима раскапризничалась при одевании и на выговор гувернантки ответила дерзостью. Рассерженная француженка объявила за утренним чаем Анне Захаровне, что девочку непременно надобно наказать. Анна Захаровна нехотя согласилась; но Мима при этом так горько расплакалась, что матери стало жаль ее.
— Ну, перестань, Мимочка! — сказала она. — Я тебя на этот раз прощаю; но если
Мима успокоилась и все утро старалась вести себя хорошо: училась прилежно, не ссорилась с сестрой, слушалась гувернантку. После завтрака гувернантка приказала девочкам приготовить урок к завтрашнему дню, чтобы иметь свободный вечер. Урок состоял из шести строк французского стихотворения, которое они должны были чисто, без ошибки переписать в тетрадь и выучить наизусть. Ада, по обыкновению, была готова раньше сестры. Она прыгала вокруг стола, весело напевая; затем подбежала к Миме, нагнулась посмотреть, много ли ей осталось, и толкнула ее. Мима, выводившая с большим трудом последнюю строку, сделала кляксу.
— Как тебе не стыдно, Ада! — закричала она. — Ты мне все испортила! Mademoiselle, я не буду переписывать: я не виновата — это Ада меня толкнула!
— Неправда! — оправдывалась Ада. — Я тебя не толкала, это ты сама!
— Нет, ты!
— Нет, не я, а ты!
— Во всяком случае, Мима, — строго сказала гувернантка, — вы должны показать мне чисто написанную страницу, без ошибок и без клякс! Пишите еще раз!
Мима, с трудом удерживаясь от рыданий, начала чистую страницу.
— Что, взяла? Вот и должна писать! — поддразнила ее Ада, продолжая вертеться вокруг нее.
Этого Мима уже не могла выдержать. Она вскочила со стула, бросилась на сестру и вцепилась ей в волосы. Гувернантке пришлось с большим трудом освобождать Аду, которая кричала и от боли, и от злости.
— Посмотрим, что скажет теперь ваша маменька! — заметила гувернантка. — Найдет ли она, что вы себя хорошо ведете и заслужили награды?
— Я пойду расскажу маме, какая Мима гадкая, злая девочка! — рыдая, проговорила Ада и побежала к матери.
У Анны Захаровны сидели гости: ей некогда было разбирать ссоры детей.
— Скажи Миме, что она не поедет в театр, — сказала она, выпроваживая из гостиной Аду.
Ада поспешила передать сестре слова матери.
— Нет, поеду! — отвечала Мима и упрямо твердила эти слова на все уверения сестры и гувернантки.
После обеда гувернантка причесала Аду и надела на нее нарядное платьице. Мима сама пригладила волосы перед зеркалом и кое-как натянула на себя новое розовое платье. Когда девочки вышли в гостиную, Анна Захаровна заметила:
— Ты напрасно нарядилась, Мима: я ведь сказала, что ты не поедешь.
— Нет, поеду!
— Вот она и все так! — вмешалась Ада. — Я ей говорю: «Мама не возьмет», а она говорит: «Нет, поеду!»
— Ты не можешь ехать, если я не позволяю, Мима! — строго сказала Анна Захаровна. — Иди и разденься.
— Нет, я поеду! — еще раз повторила глупенькая упрямица, топая ногами и стуча кулаками по столу.
Анна Захаровна велела горничной увести Миму в ее комнату. Тогда только девочка поверила своему несчастью: она вырвалась из рук горничной, бросилась на пол, принялась неистово колотить ногами и рвать на себе платье.
— Господи, какой ужасный ребенок! — проговорила Анна Захаровна с тоской. — Даша, пожалуйста, не отходите от нее, успокойте ее чем-нибудь!
И она поспешила уйти, чтобы не слышать капризного крика дочки. Остальные дети последовали за ней. Соня хотела подойти к Миме, но гувернантка остановила ее:
— Оставьте, mademoiselle: она скорее успокоится, когда останется одна.
Действительно, когда шум отъезжавшего экипажа замолк, когда вся надежда была потеряна, Мима перестала кричать, поднялась с полу, мимоходом ударила горничную Дашу, пытавшуюся увещевать ее, и прошла в гостиную. Там она уселась на диване, повернулась, по своему обыкновению, лицом к стене и заплакала тихими, горькими слезами. Даша попробовала было предложить поиграть с ней во что-нибудь, но она ответила сердитым мычаньем. Вдоволь наплакавшись и утомившись от слез, Мима сама не заметила, как уснула. Даша подложила ей подушку под голову и тихонько вышла из комнаты. Барышня успокоилась, — значит, можно с чистою совестью оставить ее одну и посидеть в кухне.