Зимний дом

Леннокс Джудит

Робин просмотрела всю программу еще дважды. И каждый раз было то же самое; когда Робин видела его, то была уверена, что не ошиблась, но стоило лицу Джо исчезнуть с экрана, как сомнения терзали ее с новой силой. Когда она наконец покинула кинотеатр и вышла в ночь, снежинки ласкали ее кожу. На следующий день она сбежала с лекции и вернулась в кинотеатр. Просмотрев программу четыре раза подряд, Робин убедилась, что Джо жив.

Джо пересекал Францию самостоятельно. Квакерская организация, наблюдавшая

за обменом военнопленными, снабдила его небольшой суммой денег и билетом на поезд до парома. Ему предлагали дать сопровождающего, но Джо отказался: он хотел побыть в одиночестве.

Он ехал медленно, часто отдыхая. Головные боли, которыми он страдал несколько месяцев после ранения, слава богу, прошли, но правая рука еще ныла. Перед отправкой за границу врач-квакер осмотрел его и одобрительно хмыкнул, но Джо знал правду. Ему повезло, что не пришлось ампутировать руку. Повезло, что он не умер после ранения в голову. Повезло, что его не расстреляли франкисты. Но он не чувствовал себя счастливчиком. Только смертельно усталым.

В поезде на Париж какой-то молодой человек посмотрел на него с любопытством и спросил, не сражался ли Джо в Испании. Эллиот покачал головой, решительно отвернулся и начал смотреть в окно. Беседа закончилась, не начавшись, — молодой человек пожал плечами и уткнулся в газету.

Джо еще раз восстановил в памяти события последних восьми месяцев. Под Брунете его ранило осколком мины; провалявшись без памяти неизвестно сколько дней, он очнулся в испанском госпитале. Боль, тошнота, незнакомые голоса и лица… Потом его положили в карету скорой помощи; Джо помнил, как она подпрыгивала на ухабах. Его переправляли в американский госпиталь в Мадриде, но шофер заблудился и очутился на территории, захваченной франкистами, после чего шофера, санитаров и четверых раненых взяли в плен. Его заставили ковылять по каменистой земле, а потом втолкнули на грузовик. В конце концов он оказался в фашистской тюрьме вместе с дюжиной других интербригадовцев.

Он мысленно попрощался с людьми, которые делили с ним тяготы плена. С людьми, умершими от ран и болезней, и с теми, кого вывели из камер и расстреляли. С теми, кто погиб, отказавшись изменить принципам и воевать за фашистов, и с теми, кто погиб, потому что не так выглядел или не то говорил. Он вспомнил все это в последний раз, а потом приказал себе забыть, зная, что больше не вынесет. Он ни с кем не станет говорить об Испании. Даже с Робин.

Он стоял на палубе парома, обдаваемый мелкими брызгами. Восемь месяцев Джо сомневался, что у него есть будущее; он привык к этой неопределенности и понял, что ничего нельзя знать заранее. И лишь временами чувствовал гнев на то, что потерял все, что когда-то было ему дорого. Правая рука двигалась, но этого было недостаточно, чтобы наводить резкость, ставить выдержку или проявлять пленки. Он испытывал скорбь, жгучую скорбь, а потом и скорбь, и гнев оставили его. Все это ушло, после чего заключение стало казаться ему нереальным.

Почти игрой, в которую он играл от нечего делать. Он не мог снова стать тем, кем был прежде. Он мысленно представил себе возвращение в Лондон и понял, что больше не сможет выносить шум и суету. Для выздоровления ему понадобятся тишина и холмы. В первый раз в жизни он тосковал по деревне, в которой родился. Джо пришло в голову, что он может вернуться к тому, чего всеми силами пытался избежать: помогать отцу управлять заводом. Это занятие было ничем не хуже других. Его потребность быть в центре событий исчезла и никогда не вернется. С него вполне достаточно стоять в стороне и наблюдать.

Руководитель квакеров проверил списки и сказал ему, что Робин уехала из Испании в сентябре прошлого года. Джо были нужны холмы и холодный свежий воздух, но Робин была ему нужна еще больше. Когда Эллиот закрывал глаза и думал, что не пройдет и суток, как он обнимет ее, по его лицу текли слезы, смешивавшиеся с солеными брызгами.

Робин не могла сосредоточиться на учебе и не могла спать по ночам. Она ждала Джо каждый день. По утрам, уходя из дома, она писала Джо записку с объяснением, где ее искать. Оставляла дверь незапертой, зная, что у него нет ключа.

12 марта немецкие войска вошли в Австрию. Теперь страх, который Робин испытывала давным-давно, чудился ей в глазах каждого прохожего. Напряжение было ощутимым физически; Робин понимала, что нежелание людей говорить о положении в Европе теперь вызывалось дурными предчувствиями, а не самодовольством. И все же заголовки газет не пугали ее. Она ждала Джо и хотя каждый день разрывалась между радостью и мучительной тревогой, но в глубине души ощущала покой и уверенность. Вместе с Джо они смогут вынести все, что принесет им будущее. По дороге к метро она увидела самолеты, расписывавшие лондонское небо белыми дугами и спиралями. Робин немного постояла, наблюдая за ними, а потом спустилась на станцию и купила билет. Вагон был полупустым: несколько усталых домохозяек дремали над своими кошелками; два школьника менялись пустыми пачками из-под сигарет. Обычно в дороге Робин читала конспекты лекции, но сегодня не могла заставить себя смотреть в тетрадь.

Поезд влетел на станцию. Осталось всего четыре остановки. Ее желание поскорее вернуться домой становилось сильнее с каждым днем. На соседней линии остановился другой поезд.

И тут она увидела его. Он сидел почти напротив, упершись локтем в спинку сиденья и подложив ладонь под голову. Джо медленно повернулся и посмотрел на нее через два окна. Она увидела на виске Джо красный шрам, казавшийся особенно ярким на бледной коже. И вдруг его лицо осветилось улыбкой. Ладони Робин прижались к стеклу, как будто она могла дотронуться до него.

Потом она опрометью бросилась к двери, выскочила на платформу и побежала по лестнице. В конце коридора стоял Джо и протягивал к ней руки.