Зимний дом

Леннокс Джудит

Они с Хью могли бы занять пустую спальню рядом с гостиной. А спальня Элен со временем стала бы детской… Может быть, папа даже обрадуется, если в доме появится еще один мужчина.

— Элен… — прошептал Хью.

Она улыбнулась и спросила:

— Да, милый?

Потом Элен увидела его лицо и тут же поняла, что совершила роковую ошибку. В его знакомых, родных карих глазах была не любовь, не радость, а жалость. Земля ушла у нее из-под ног. В этот долгий, страшный миг ей хотелось только одного: умереть на месте.

—

Элен… — промолвил Хью. — Элен, ты мне очень нравишься, но…

— Но ты меня не любишь.

Чтобы сказать это, Элен потребовалось собрать все свое мужество. Мужество, которого у нее было не густо.

— Люблю, — очень мягко сказал он. — Только другой любовью.

Она стояла, смотрела на замерзшие болота и с болезненной отчетливостью понимала, что ее жизнь совершила крутой поворот. Прежней Элен нет и больше не будет.

— Мне следовало бы любить тебя. Ты моя лучшая подруга, ты милая, добрая, красивая и могла бы осчастливить любого мужчину. Но не меня. Мне очень жаль, если у тебя сложилось впечатление, что…

Хью осекся, однако его слова уже сделали свое дело. Всадили нож в сердце и повернули его.

— Но почему?

Он помолчал, а потом сказал:

— Потому что я люблю другую.

Фраза была короткой и еле слышной, но уничтожила последние искры надежды. Элен смотрела на него с немым вопросом. Но внезапно все встало на свои места и она прошептала:

— Майя…

Хью кивнул:

— Я люблю ее… Много лет. С той самой минуты, как увидел. Но знал, что моя любовь безответна.

Увидев его лицо, Элен на мгновение забыла о своем несчастье. Но нужно было сохранить остатки достоинства. Чего бы это ни стоило.

— Хью… — дрогнувшим голосом сказала она. — Ты не отвезешь меня домой?

Остаток пути до Торп-Фена они проделали молча. Когда машина остановилась у дома священника, Хью не стал оскорблять девушку просьбой остаться друзьями. Просто ждал, пока она заберет сумки и дойдет до дверей. Войдя в прихожую, Элен дрожащими руками сняла пальто и шляпу и повесила их на крючок. Бетти крикнула из кухни:

— Мисс Элен, обед почти готов!

Не ответив кухарке, Элен поднялась по лестнице, пробежала по коридору, миновала мрачный, затянутый паутиной чердак и очутилась в маленькой голой комнатке.

Она не плакала. Только скорчилась в углу, прижав кулаки к лицу и колени к подбородку. Элен знала, что будет помнить этот разговор с Хью до самой смерти. Что стыд с каждым днем, с каждой неделей, с каждым месяцем будет становиться не меньше, а больше. Она дрожала, раскачивалась и раз за разом билась затылком о стену чердака.

Фрэнсис сказал ей: «Робин, ты тоже значишься в списках». Робин продолжала сторониться его, эти слова причинили ей жгучую боль. Она не знала, что Фрэнсис способен на такую жестокость. Но после свадьбы Вивьен ей пришлось признать, что у Фрэнсиса есть две стороны. Он был умным, веселым

и нежным, и эту сторону его натуры она любила без памяти. Однако у него была и другая сторона, темная, грозная и неожиданная. Робин понимала, что она и сама изменилась. Это она-то, всегда верившая, что сердцевина ее души останется нетронутой и недоступной ни одному мужчине… Пытаясь справиться с подавленностью, Робин снова погрузилась в работу. Законченную рукопись нужно было передать издателю в конце марта.

Однако занятость с утра до вечера была всего лишь попыткой перестать думать о Фрэнсисе. Без Фрэнсиса у нее оставалось больше времени на чтение газет и слушание радио. Она читала о событиях в Германии и пришла к страшному выводу: рано или поздно в Европе начнется новая война. Ей хотелось делать то же, что делало большинство: притворяться, будто это невозможно. Но ее ни на минуту не оставлял ледяной ужас, заставлявший писать письма, посещать митинги, выступать с речами. Слушали ее немногие, а кое-кто освистывал. Она простудилась, потеряла голос, но упрямо стояла на своем и хрипло выкрикивала пророчества, которых никто не хотел слышать.

Жизнь Робин превратилась в хаос. На нее сыпалось одно несчастье за другим. Она забыла свои записи в автобусе и целый день обзванивала бюро находок. Все трое Льюисов-младших подхватили ветрянку, и она три мучительных ночи помогала миссис Льюис ухаживать за ними. У ее квартирных хозяек умерла мать; узнав об этом во время спиритического сеанса, они надели траур еще до того, как пришла телеграмма. Затем обе мисс Тернер канули в пучинах Эссекса для печальных хлопот, оставив прислуге сложные инструкции по уходу за волнистыми попугайчиками и поручив Робин приглядывать за газовой колонкой для нагревания воды, — видимо, тайны сего агрегата были выше разумения придурковатой Пегги.

Когда в дверь постучали, Робин как раз сражалась с колонкой. Дверь открыла Пегги; услышав голос Фрэнсиса, Робин закашлялась, и огонек, над которым она тряслась уже десять минут, замигал и погас. Затем в дверном проеме возник Фрэнсис и остановился на пороге. Дурочка Пегги, маячившая за спиной Гиффорда, смотрела на него с обожанием, раскрыв рот и забыв вытереть нос. Кое-как справившись с приступом кашля, Робин сказала служанке:

— Ступай домой. Я обойдусь без тебя.

Пегги шмыгнула носом и неохотно ушла.

— Если хочешь, чтобы я тоже ушел, стоит только сказать, — промолвил Фрэнсис, когда они остались одни.

Она пожала плечами, не доверяя собственным голосовым связкам. Поскольку колонка не работала, в доме было холодно. Робин надела два толстых свитера, шарф и ботинки. Нос у нее был красный, глаза лихорадочно блестели. Обидно, что он появился именно в это время. Впрочем, такое уж ее счастье…

— Я пришел сказать… Черт! — Фрэнсис скорчил гримасу. — Пришел сказать, что мне очень жаль.