Зимний сад
Шрифт:
– До свидания, сэр.
Он вышел из гостиной в холл, снял с вешалки у двери свое теплое пальто, надел его, и через секунду за ним захлопнулась входная дверь.
В гостиной наступила гробовая тишина. Мадлен не знала, что сделать и что сказать. Она просто стояла, с тревогой ожидая, что же будет дальше. Бросив взгляд на Томаса, она машинально отметила, что он так и не двинулся с того места, где она его застала; войдя в комнату несколько минут назад. Но на сей раз на лице его читалось явное смятение, словно он не знал, как
– Почему он назвал тебя «сэр»? – спросила Мадлен, решив начать первой.
– Наверное, оттого, что ему здесь было не по себе, – ответил Томас, не глядя ей в глаза, и, подняв руку, потер подбородок.
Скрестив руки на груди, Мадлен продолжала:
– Да, я знаю, и мне это кажется странным. – Томас медлил, и она настойчиво проговорила: – Мне кажется, пора тебе, Томас, объяснить, что здесь происходит.
Воцарилось неловкое молчание, и внезапно Мадлен охватил страх: что-то будет дальше?
Отвернувшись к камину, Томас созерцал догорающие угли. Мадлен ждала, полная недобрых предчувствий, не двигаясь с места, чувствуя, как кровь стучит в висках.
– Ты любишь меня, Мадлен? – тихо спросил Томас.
Меньше всего Мадлен ожидала этого вопроса. Охваченная внезапной слабостью, она опустилась на диван и машинально ухватилась за спинку.
– Я... я не понимаю, какое это имеет отношение к предстоящему разговору.
– Вот как?
Что ж, ничего не поделаешь, придется разговаривать на эту тему, раз он этого хочет, подумала Мадлен.
– По-моему, за прошедшие несколько недель мы стали очень близки, – ответила она.
– Я тебя не об этом спрашиваю, – покачал головой Томас.
Мадлен расправила влажными от волнения ладонями юбку своего шелкового платья и деловито проговорила:
– Я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать. Скоро я вернусь в Марсель и...
Хрипловатый смех Томаса прервал ее на полуслове. В этом смехе сквозили и с трудом сдерживаемая горечь, и раздражение, и явное волнение. С силой оттолкнувшись от камина обеими руками, Томас снова быстро повернулся к Мадлен лицом, в два шага преодолел разделявшее их расстояние и, схватив ее за руку, рывком поднял на ноги.
Мадлен взглянула ему в глаза. В них, темных, как безлунная ночь, твердых, как сталь, и полных отчаяния, полыхал огонь желания.
– Томас... – лишь успела пролепетать Мадлен, и его губы впились в ее губы, грубо, страстно. Она вдохнула исходящий от него пьянящий запах и почувствовала, как голова пошла кругом. Несколько секунд она еще находила в себе силы сопротивляться его натиску, потом они иссякли, и Мадлен прильнула к Томасу. Поцелуй становился все более нежным, руки Томаса заскользили по ее спине. О Господи, как же она его хотела!
Слабый стон сорвался с ее губ, и в ту же секунду Томас отпрянул.
Мадлен стояла покачиваясь, чувствуя, как трясутся руки и ноги, горят губы, а проклятое
В ту же секунду Мадлен охватила бешеная ярость. Хотелось влепить Томасу хорошую пощечину, чтобы знал, как пользоваться ее слабостью. Однако Мадлен понимала, что этим ничего не добьется, лишь выкажет свое отчаяние. Она никогда не поднимет на него руку, и он это прекрасно понимал. Мадлен оставалось лишь молить Бога, чтобы Томас не услышал, как неистово колотится сердце в ее груди.
Он стоял не шевелясь, не отрывая от нее пристального взгляда.
Внезапно, когда она абсолютно этого не ожидала, он обхватил обеими руками ее лицо.
– Скажи, что ты любишь меня, – прошептал он.
Пытаясь изо всех сил сохранить невозмутимость, Мадлен уперлась ему обеими руками в грудь, прекрасно понимая, что он гораздо сильнее ее. Отчаянный стон сорвался с ее губ, из глаз вот-вот готовы были брызнуть слезы, однако Мадлен удалось взять себя в руки: нет, не станет она перед ним плакать!
– Зачем ты это делаешь, Томас? – прошептала она. Медленно покачав головой, он провел большим пальцем по ее щеке.
– Потому что хочу, чтобы ты призналась, Мадлен, что испытываешь ко мне хоть какие-то чувства. Хоть какие-то...
– Ну конечно, испытываю, – проговорила Мадлен, с недоумением глядя на него.
Он еще крепче сжал ладонями ее лицо.
– Я хочу, чтобы ты призналась, что испытываешь ко мне не только физическое влечение и страсть, но и более глубокие чувства.
Мадлен попыталась вырваться, однако Томас не позволил.
– Я и в самом деле испытывала к тебе страсть, не знаю, чего ты еще добиваешься.
Она или не понимала его, или не хотела понять, и в этот момент Томас решил, что просто обязан рассказать ей все, чтобы она поняла. Сначала он хотел, чтобы она призналась, что любит его: тогда бы боль, которую ей скоро предстоит испытать, была бы не такой острой. Но она никак не могла понять, что ему хочется услышать, а может быть, еще и сама не поняла, насколько глубоки ее собственные чувства к нему.
Неожиданно отпустив ее, Томас выпрямился. Мадлен тотчас же попятилась от него и уперлась в край дивана.
Томас подошел к окну и уставился в него невидящим взглядом. За окном уже начинала сгущаться тьма – короткий зимний день клонился к вечеру, вдалеке виднелись две дымящие трубы. В комнате снова воцарилась полная тишина. Мадлен ждала, что будет дальше. Томас понимал, что скорее всего она злится, хотя отлично это скрывает. На ее месте он бы испытывал точно такие же чувства. Было слышно лишь ее прерывистое дыхание, такое родное и до боли знакомое. О Господи, как же он ее любит! Несмотря на то что она ни разу не призналась в своей любви к нему, Томас был почти уверен во взаимности. Если бы она сама это поняла, у них мог бы быть шанс...