Зимний сад
Шрифт:
Через несколько минут она подошла к дому и поднялась на крыльцо, покрытое тонкой коркой льда. Холодный ветер в очередной раз швырнул ей в лицо пригоршню снега. Отворив дверь, Мадлен вошла в дом и сразу же окунулась в блаженное тепло. В нос ударил запах тостов и мастики для мебели, и она почувствовала себя дома. Впрочем, этот дом ей не принадлежит, и она не должна этого забывать. Скоро она уедет, вернется во Францию, где тепло и светит солнышко, в свой собственный дом на Рю де ля Флер в Марселе, к своей горничной Мари-Камилле, к своему обширному гардеробу и еде, по которой так соскучилась. И к своей любимой работе, без которой ей нет жизни. Пускай при одной мысли о расставании с Томасом ей становится не по себе, но она всегда должна помнить,
Мадлен решительно расстегнула холодными негнущимися пальцами пальто, сняла его и повесила на вешалку рядом с муфтой. Поежившись от холода, она поспешно обхватила себя обеими руками и потерла руки и плечи, после чего поправила прическу и, выпрямив спину, легким, пружинистым шагом прошла в гостиную, а потом на кухню, где увидела Томаса. Он сидел за столом с ручкой в руке, наклонив голову и задумавшись над какой-то бумагой. Остановившись в дверях, Мадлен устремила на него восхищенный взгляд, чувствуя, как тело ее обдало жаром, а холод мгновенно улетучился. Решимости как не бывало. Поскольку день выдался пасмурным и небо было затянуто тучами, Томас зажег настольную лампу. Свет от нее падал на темные волосы, отчего посередине образовалась тонкая извилистая серебристая полоска. Прядь волос падала Томасу на лоб, однако он этого даже не замечал, настолько был углублен в свое занятие. На нем были простые черные брюки, белая льняная рубашка с закатанными рукавами, расстегнутая у шеи, а также дорогие, сделанные на заказ кожаные ботинки с золотыми пряжками и деревянным правым протезом, который он показывал ей не далее как сегодня утром. Щеки были покрыты однодневной щетиной, что придавало Томасу несколько неухоженный вид. Однако Мадлен вдруг почувствовала острое желание провести по ним ладонью, почувствовать их шероховатость, и ей живо припомнилось, как щетина Томаса вчера, когда они занимались любовью, царапала ей бедра, доставляя ни с чем не сравнимое удовольствие.
Or одного взгляда на Томаса, от одного воспоминания о том, как они вчера занимались любовью, у Мадлен перехватило дыхание, в животе возникло ноющее чувство, а тело охватила сладостная истома. Ни к одному мужчине не испытывала она таких чувств.
Внезапно он поднял голову, бросил взгляд в сторону двери и резко выпрямился. Похоже, он был настолько поглощен работой, что даже не слышал, как она вошла.
Взгляды их встретились. Прислонившись к косяку, Мадлен скрестила руки на груди. На губах ее медленно расплылась удовлетворенная улыбка.
Заметив ее, Томас ухмыльнулся во весь рот, озорно, как мальчишка, показав при этом идеальные зубы, и внезапно покраснел.
Вот это да! Томас покраснел. Интересно, почему? Неужели вспомнил о вчерашней ночи? Неужели застыдился безудержной страсти, охватившей их всего несколько часов назад? Мадлен ужасно хотелось его об этом спросить, но она не решилась. Но его улыбка была ей приятна.
– Я послал срочное сообщение сэру Райли, – проговорил он, откашлявшись. – Подробно объяснил ему ситуацию. Думаю уже завтра получить от него ответ.
Мадлен, по-прежнему молча, пристально разглядывала его: полные губы, крошечную, едва заметную ямочку на подбородке, длинные, густые, загнутые ресницы, тонкий аристократический нос, »упавшую на лоб прядь волос, которая абсолютно ему не мешала.
– Узнала что-нибудь? – тихо спросил он, сунув перо в стоявшую на столе чернильницу.
– Да, – прошептала Мадлен в ответ, глядя в его блестящие медово-карие глаза. – Думаю, да.
И, не дожидаясь ответа, подошла к нему и, не обращая внимания на изумленное выражение его лица, уселась к нему на колени, обхватив его обеими ногами, прильнула к его мощной груди, обняла руками за шею и принялась целовать, в щеки, подбородок, нос, вдыхая исходящий от него такой знакомый запах.
Молча обняв Мадлен, Томас стал покрывать легкими поцелуями ее щеки, подбородок, брови, губы.
Через несколько секунд Мадлен решила, что прелюдии достаточно. Прильнув губами к
Сквозь тонкую ткань платья она чувствовала, как Томас возбужден, и придвинулась к нему еще ближе, раздвинув ноги. Отвечая на молчаливую просьбу Мадлен, Томас принялся поглаживать ее по бедру. Запустив руки в его густые волосы, Мадлен слегка приподнялась, без слов прося Томаса прикоснуться к ней.
Томас застонал. Секунда – и он уже был охвачен яростным огнем желания, тем же, что и Мадлен. Рванув ворот его рубашки, она принялась покрывать жадными поцелуями его грудь и, добравшись до сосков, – ласкать их влажным языком. Дрожащими руками подняв ей юбки, Томас отыскал интимное местечко Мадлен и принялся поглаживать его, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
Мадлен тихонько застонала, дыхание с трудом вырывалось из ее груди. Она вновь принялась покрывать поцелуями грудь Томаса, потом шею, подбородок, шрам рядом с губами, сами губы.
Томас прерывисто дышал, продолжая ласкать Мадлен, постепенно подводя ее к вершине наслаждения.
Его ловкие пальцы продолжали свой волшебный натиск, губы прильнули к ее рту, язык вонзался в него все сильнее.
Внезапно Мадлен запрокинула голову, закрыла глаза и вскрикнула от удовольствия, наслаждаясь чудеснейшим, еще не изведанным ощущением.
Наконец вернувшись с небес на землю, она выпрямилась, крепко обхватила Томаса руками за шею, прильнула к его груди и прошептала едва слышно:
– Я хочу остаться здесь навсегда...
Томас не стал спрашивать, где именно. Вытащив руку из-под платья Мадлен, он подхватил ее на руки, прижал к себе, вышел прихрамывая из кухни и начал подниматься по лестнице, в спальню.
Глава 22
Когда Мадлен проснулась, стояло серое, пасмурное утро, а по крыше барабанил дождь. Он шел уже два дня, превращая снег в грязное месиво, которым были покрыты все дороги. Деревня, еще совсем недавно запорошенная пушистым снежком, приобрела неприглядный вид: казалось, вся она стала мерзкого коричневого цвета. Мадлен ненавидела эту промозглую ненастную погоду и с удовольствием сидела дома, где было тепло и сухо, однако сегодня пребывание дома не сулило ничего хорошего: должен был приехать сэр Райли, что означало неизбежный и скорый конец ее пребывания в Уинтер-Гарден.
Томас уже поднялся и теперь, должно быть, готовил на кухне чай, хотя Мадлен и не слышала, как он встал. Она нырнула под одеяло, решив еще немного понежиться в постели.
Последние две ночи она провела обнаженной на огромной кровати Томаса, в его объятиях. Подушка все еще хранила его запах. Комната Томаса изумительно подчеркивала его индивидуальность и элегантность: добротный гардероб, в котором висели четыре шерстяных костюма и нарядные шелковые рубашки; резная шкатулка из слоновой кости, стоявшая на комоде красного дерева с золочеными ручками, – истинное произведение искусства. Под стать ему были и спинки кровати, и декоративный сундук, стоявший в изголовье кровати. Но самым поразительным предметом, от которого невозможно было отвести глаз, была картина, написанная масляными красками в персиковых тонах, старинная, в дорогой золоченой раме. На ней был изображен большой двухэтажный дом с колоннами и белым мраморным крыльцом, расположенный у подножия пологого холма. Перед ним расстилалась поляна, покрытая изумрудной травой, и росли роскошные дубы. К дому вела усыпанная гравием дорожка, окаймленная яркими пионами, хризантемами и розами. Эту картину – единственное яркое пятно на четырех темных стенах – Томас привез из своего дома в Истли.