Зимний сон
Шрифт:
Стало больно. Я пошел на кухню, прополоскал руку в раковине, порвал полотенце на длинные лоскуты и обмотал руку. Я не знал, где в этом доме искать аптечку.
Наблюдая, как кровь пропитывает ткань, я подумал, что завтра прикуплю бинтов и что-нибудь для дезинфекции.
Все дело в том, что я пытался вырезать то, что не должно было быть вырезано. Слишком уж мне хотелось увидеть то, что не предназначалось моим глазам.
Я зажал в ладони недоделанную заготовку. На ней не было кровяных пятен. Просто бесполезная дырка, которую
Через какое-то время я снял с руки лоскуты полотенца и перевязал рану чистым материалом. Его тут же пропитала кровь, но уже не так сильно.
Я потягивал коньяк и ждал, когда остановится кровотечение.
Зазвонил телефон.
– Я продала картину. Это была Нацуэ Косуги.
– Звонила раньше, но вы не подходили.
– Меня не было.
Я вспомнил, что продал ей полотно. На столике в гостиной до сих пор лежал чек на полтора миллиона иен.
Я почти забыл про ту картину. Теперь это было нечто, что я передал в чужие руки.
Мне не хотелось цепляться за полотна – я знал, что все равно не смогу их закончить. Это было нечто новое. Раньше я чувствовал, что полотно готово. Хорошо ли, плохо ли получилось – главное, я улавливал некую завершенность.
– Можете себе представить, за сколько я его продала?
– Да какое мне дело?
– За пять миллионов.
– Ух ты.
– Я действовала из-под полы, но все равно не обратилась в галерею. Играла в обход правил.
Я закурил и потягивал коньяк.
– Лишились дара речи от удивления?
Я сначала не понял, чему тут удивляться, а потом вспомнил, что Косуги называла какую-то цифру. Чепуха. Все эти цены – вещь произвольная. Я бы не удивился, если бы она продала полотно за пятьсот или даже за пятьдесят тысяч иен.
– При желании я могла бы запросить все семь миллионов. У меня глаз наметанный.
– Рад за вас.
– Есть предложение. Я вам плачу еще один миллион, а вы мне даете продать «сотку».
Я выдохнул дым и затушил сигарету.
– Кто-то только что говорил о каких-то правилах?
– Галерея обдирает вас как липку. Если согласитесь работать со мной, будем делиться пятьдесят на пятьдесят. Если галерея запретит торговать в Японии, поедем в Париж, в Нью-Йорк. У меня есть обходные пути.
– И как же галерея меня обдирает?
– Подозреваю, что они приторговывают тайком.
– Как это понять?
– Вам говорят, что продали картину за пять миллионов, а сами выручили за нее семь. Вы получаете два с половиной, а галерея – четыре с половиной. Два сверху идут черными. Налогами не облагаются. Понимаете всю абсурдность? А со мной все будет по-честному, пятьдесят на пятьдесят.
– Мне неинтересно.
– Поэтому вам надо, чтобы кто-то занимался вашими делами. Я не хочу, чтобы ваши картины продавали из жадности.
Мне было безразлично, из жадности их продают или по какой-то другой причине: едва они перешли в чужие руки, они переставали
– Я к вам заеду повидаться.
– Не стоит.
– Вам что-нибудь хочется?
Я хотел сакэ, и мне нужен был хороший чугун, чтобы приготовить тушеное мясо. Но если они мне действительно понадобятся, я пойду и куплю. Нет надобности просить Косуги.
– А машину? Машину хотите? «Мерседес-бенц» можете себе позволить. Хотите помощницу? Я подыщу.
– А что, помощница будет и картины за меня рисовать?
– Ну о чем вы? Я имею в виду человека, который будет о вас заботиться. Скажите, какие вам нравятся женщины. Если это вас не интересует, давайте организую вам хорошую мастерскую, закажу лучшие краски и холсты. Мне не составит труда. К тому же пора вам выбираться из этой хижины.
Я рассмеялся и повесил трубку. Кровотечение прекратилось.
Чувство, что оно может снова начаться, не оставляло. Иногда, когда я смотрел на землю, мне снова начинало казаться, что рука в крови.
«Только теперь это моя кровь, а не чужая», – смутно доходило до меня.
Снова зазвонил телефон.
Я уж хотел схватить трубку и заорать «Оставьте меня в покое!», но сдержался. Это была не Косуги.
– Ах это вы.
– Не разбудила?
– Да уже собирался ложиться.
– Хм… я нарисовала набросок. Пока черновой, но мне кажется, вышло очень даже неплохо. Покажу вам завтра.
– Что рисовали?
– Дерево.
– Только один?
– Да, один. На большее меня не хватило. Наверно, это и рисунком-то не назовешь.
– Идите спать.
– Вы со мной как с дочерью разговариваете. Ничего, я не в обиде. Главное, я нарисовала.
– Завтра покажете, договорились?
– Конечно.
Пожелав Акико спокойной ночи, я повесил трубку. Огонь в камине медленно угасал. Я подложил три поленца. Скоро стал слышен тот самый звук.
Я не чувствовал, что меня кто-то похлопывает по коже. Сейчас это было просто звук горящего дерева. Я слушал еще какое-то время.
Глава 3
РАЗРЫВ
1
Я просто бегал – не стал соваться в город.
По воскресеньям город был переполнен людьми и автомобилями. В это время года там кишмя кишит народ: все едут полюбоваться осенними красками. Даже у плохоньких придорожных ресторанов скапливались ряды машин, пытающихся хоть где-нибудь припарковаться.
Обед я пропустил.
По выходе из тюрьмы первое время выпадали дни, когда у меня маковой росинки во рту не было. Бывало, целыми днями только и делал, что пил. Хотелось захмелеть поскорее, да так и оставаться подольше. Даже теперь чувство голода зачастую сопровождалось желанием выпить. Правда, не настолько сильным, чтобы по-настоящему набраться.