Зимний убийца
Шрифт:
— «Макинтошем»? Вы имеете в виду компьютер?
— Совершенно верно. Это позволяет ему выпускать дешевые журнальчики, — сказал Домьер. — Оформление, макет и все остальное.
— У нас тут четыре трупа, — сообщил Лукас.
— Я читал об этом. Мне казалось, что жертв было три.
— Завтра утром в газетах напишут о четвертой. Молоденький парнишка.
— Вот как?
В вопросе Домьера прозвучал вежливый интерес.
— Мы думаем, что убийца мог напасть на эту семью из-за фотографии в дешевом порнографическом журнале, — сказал Лукас.
— Я должен
— Давайте я к вам приеду?
— Завтра?
— А вы не против, если это будет сегодня, днем или вечером? — спросил Лукас.
— Мне придется договариваться о сверхурочных, но если ваш шеф нам позвонит… мне бы не помешали лишние деньги.
— Я попрошу его. Где мы встретимся?
— Рядом с автострадой есть кафе.
Карр огорчился из-за того, что Лукасу нужно уехать.
— Здесь много работы. Я могу послать кого-нибудь другого, — предложил он.
— Я хочу сам допросить этого парня, — настойчиво сказал Лукас. — Подумай: возможно, он видел убийцу. Не исключено, что он знает его.
— Ладно, но поторопись, — с тревогой сказал Карр. — Ты слышал про Фила?
— Бергена? А что с ним?
— Он пришел на службу. Мы никак не могли разыскать его, но он приехал за полчаса до мессы и отказался с нами разговаривать. После обычной проповеди он заявил, что готов побеседовать с нами как с друзьями и соседями. И вот что он сказал: ему известно, о чем говорят в городе. Он сказал, что не имеет никакого отношения к Лакортам или Джону Мюллеру, но подозрения просто убивают его. Он сказал, что сильно напился в ту ночь, когда мы нашли его, а вчера вечером поехал в Хейуорд и снова запил. Фил подошел к самому краю, к тому месту, откуда нет возврата, но тут он остановился. Сказал, что беседовал с Иисусом и бросил пить. И просил нас молиться за него.
— И вы ему поверили? — спросил Лукас.
— Целиком и полностью. Но чтобы это понять, следовало оказаться рядом с ним. Человек общался с Иисусом Христом, а пока он разговаривал с нами, Святой Дух находился в церкви. Мы почувствовали его присутствие — это было как… как тепло. Когда Фил отошел от алтаря после мессы, он не выдержал и разрыдался, и я почувствовал, как нисходит Святой Дух.
Когда Карр произносил последние слова, его глаза затуманились. Ошеломленный Лукас отошел на шаг назад.
— Мне позвонила монахиня, с которой я дружу, — начал он, и шериф с трудом вернулся к реальности. — Она воспользовалась своими связями в церкви. Ей сказали, что у Бергена нет гомосексуальных наклонностей. Он никогда не интересовался мужчинами. Но тут не может быть полной гарантии.
— Таким образом, вопрос с Бобби Деллом остается открытым.
— Мы должны еще раз поговорить со священником. Либо ты сделаешь это сегодня, либо дождешься моего возвращения.
— Тогда лучше подождать, — сказал Карр. — После утренней встречи я не смогу сам говорить с Филом.
— Я постараюсь вернуться сегодня вечером, — сказал Лукас. — Но могу и не успеть. Если
— Да. Я попрошу Джина побыть с ней, — ответил шериф.
Доктор сообщила, что смерть Джона Мюллера наступила при подозрительных обстоятельствах и его тело следует отправить в лабораторию судебного патологоанатома в Милуоки. Лукас сказал ей, что должен уехать, но постарается вернуться к вечеру.
— Тебе потребуется не менее двенадцати часов. Не волнуйся за меня, — сказала она.
— Джин отвезет меня в город. Ты можешь поехать вместе с Шелли?
— Конечно. — Они стояли возле машины следователя, в нескольких футах от Климпта и Карра. Когда Лукас собрался уходить, Уэзер сжала его руку и поцеловала. — Но постарайся вернуться поскорее.
— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы завести детей? — спросил следователь, когда они ехали в город.
— У меня есть ребенок. Девочка, — ответил Лукас.
Тут он вспомнил историю, которую поведала ему Уэзер о дочери Климпта.
Следователь кивнул.
— Ты счастливый человек. У меня была дочка, но она погибла в результате несчастного случая.
— Уэзер рассказала мне.
Климпт посмотрел на него и улыбнулся.
«Он мог бы сняться в рекламе „Мальборо“», — подумал Лукас.
— Все меня жалеют, — сказал Климпт. — За тридцать лет это немного поднадоело.
— Понятно.
— В общем, я хотел сказать… Я мог бы убить этого подонка за то, что он сделал с девочкой Лакортов, а теперь еще и с Джоном Мюллером. Если мы доберемся до него в таком месте, где это будет возможно, просто отвернись.
Голос следователя звучал негромко, но он четко выговаривал слова.
— Даже не знаю, — ответил Лукас, глядя в окно.
— Ты не должен делать это сам, просто не мешай мне.
— Но это не вернет твоей дочери, Джин.
— Я знаю, — хрипло сказал Климпт. — Боже мой, Дэвенпорт…
— Извини.
После долгого молчания, во время которого был слышен лишь шорох шипованых протекторов по неровной дороге, следователь произнес:
— Я просто не в силах терпеть мерзавцев, убивающих детей. Не могу читать об этом в газетах, смотреть по телевизору. Убийство ребенка — это худшее преступление. Самое страшное из всего, что может совершить человек.
Поездка в Милуоки получилась долгой и тяжелой: паутина проселочных дорог и двухполосных шоссе до Грин-Бей, а потом совсем немного на юг вдоль озера по автостраде I-43. Домьер подсказал, где нужно свернуть, и Лукас нашел место с первой попытки. Кафе расположилось в обветшалом торговом центре с плоской крышей. Он припарковал машину и вошел внутрь.
Полицейский из Милуоки оказался коренастым краснолицым парнем в длинном шерстяном пальто и вязаной шерстяной шапочке, какие носят докеры. Он сидел за стойкой, обмакивал в кофе пончик и болтал с такой же полной официанткой, которая улыбалась, не вынимая изо рта испачканную помадой сигарету. Как только подошел Лукас, она вытащила сигарету и спрятала ее под стойкой. Домьер оглянулся через плечо и прищурился.