Зимняя бегония. Том 1

Published originally under the title of?????????

(Winter Begonia)

Author © ???? (Shui Ru Tian Er)

Russian Edition rights under license granted by ????

c/o Jumo Culture Media Co., Ltd

Russian Edition copyright © 2024 Eksmo Publishing House arranged through JS Agency Co., Ltd.

All rights reserved

Во внутреннем оформлении использована иллюстрация:

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Чэн Фэнтай был наслышан о Шан Сижуе уже давно.

Шан Сижуй, владелец труппы «Шуйюнь» [1] , считался одним из самых именитых

артистов китайской оперы и исполнял как амплуа хуадань [2] , молодой кокетки, так и девиц в скромных одеждах [3] . Превозносящие Шан Сижуя театралы окружали его словно бесчисленные звёзды в ночном небе: если бы они, выстроившись в кольцо, прижались друг к другу, то обогнули бы Бэйпин [4] двести раз; а сам Шан Сижуй, подобно ледяному месяцу посреди небесного океана, воспарил бы над ними высоко-высоко, озаряя всё вокруг холодным серебристым сиянием – видимый, но недосягаемый.

Если же вы пожелаете узнать, так ли хорошо поёт Шан Сижуй, то жители Бэйпина непременно сошлются на Нин Цзюлана, служившего в придворном театре, его в своё время обожала вдовствующая императрица Цыси [5] . Шан Сижуй с труппой «Шуйюнь» прибыл в Бэйпин, и стоило ему дать всего три представления, как слава о нём тут же разлетелась по городу. Нин Цзюлан, привлечённый громким именем Шан Сижуя, послушав «Космический клинок» [6] в его исполнении, тяжело вздохнул и покорно уступил тому звание лучшего актёра женских ролей.

Кто-то говорил, что Нин Цзюлана так потряс голос Шан Сижуя, так явственно он ощутил его превосходство, что чуть было не помешался. Молодой феникс пел чище старого, к тому же двум красавицам нет места под одним небом, и Нин Цзюлан более не видел смысла выходить на сцену. Другие же перешёптывались, что он, покинув дворец двадцать с лишним лет назад, скопил уже достаточно и решил покончить с оперой, вот и воспользовался Шан Сижуем, чтобы изящно уйти со сцены. Как бы то ни было, такой жест Нин Цзюлана упрочил громкую славу Шан Сижуя. Каждый день в газетах появлялись мельчайшие подробности его личной жизни и сценических достижений. Страстные театралы окружали вход в Китайскую оперу, где выступал Шан Сижуй, и в исступлении выкрикивали его имя. Казалось, что слава его превосходила даже славу президента [7] . Поначалу Шан Сижуй произвёл на Чэн Фэнтая впечатление очередного артиста, чья известность была раздута непомерно, он считал его одной из тех быстро вспыхивающих звёзд театра, что погаснет так же стремительно.

Однако в глазах Чэн Мэйсинь, старшей сестры Чэн Фэнтая, Шан Сижуй был неблагодарным и подлым человечишкой.

В то время Чэн Мэйсинь только дождалась смерти первой жены командующего Цао, и наконец ей воздалось за все страдания – и из шестой наложницы она стала супругой Цао. Командующий Цао тогда штурмовал город на востоке, почти прорвав оборону главнокомандующего Чжана. И однажды на городской

стене показался Шан Сижуй в прекрасном театральном костюме, но без краски на лице, и исполнил а капелла арию из оперы «Прощай, моя наложница» [8] , снова и снова повторяя несколько фраз. Пел он волнующе и самозабвенно, совершенно не замечая свистящих пуль. Солдаты глядели на него в полном изумлении и даже позабыли, как стрелять. Показывали на актёра пальцем, спрашивая, не безумен ли тот человек. Конечно, безумен… и прекрасен в своём безумии.

Когда командующий Цао, встав под городскими воротами, взглянул наверх, Шан Сижуй как раз выводил строку: «Ханьские войска уж подошли, врагами окружён со всех сторон». И звучало это так, будто он воспевал подвиги командующего Цао – чудно и страшно. Тот, заворожённый, указал нагайкой на Шан Сижуя: «Не стрелять в него! Я желаю получить Юй Цзи [9] живой!» И тогда солдаты, не решаясь стрелять из ружей, потратили лишний час, чтобы проломить городские ворота.

Когда город был взят, Шан Сижуй не спешил вслед за самоотверженной и преданной Юй Цзи перерезать себе горло, а, взяв с собой актрис из «Шуйюнь», днями напролёт бесчинствовал на глазах у Чэн Мэйсинь. Командующему Цао так вскружила голову череда бесчисленных забав, что он и слышать ничего не слышал, и вкуса еды уже не ощущал. Чэн Мэйсинь, украсив резиденцию командующего Цао нарядными актрисами, сама тайно искала встречи с хозяином труппы Шан Сижуем, чтобы вручить ему чек и выпроводить, однако тот дал ей от ворот поворот, чем привёл в неистовое бешенство. К счастью для Чэн Мэйсинь, она выиграла это сражение, однако, стоило кому-то упомянуть дела былые, как застарелая обида вскипала с прежней силой.

Чэн Мэйсинь вышла из семьи, охваченной западными веяниями, принесёнными с Шанхайской набережной, однако жизнь куртизанки, а затем наложницы ожесточила и опошлила её лицо и мысли, и, лишь кто за спиной вдруг вспоминал Шан Сижуя, она тут же находила для него пару неприятных словечек, да ещё и тщательно следила за тем, чтобы никто из мужчин её семьи с ним не якшался. Только вот, кроме супруга, командующего Цао, да младшего брата Чэн Фэнтая никто из мужчин её не слушал. Чэн Мэйсинь постоянно ломала голову, как бы угодить командующему Цао, и не осмеливалась произносить бранные речи перед военным министром, а потому вся тяжесть её забот о нравственном благополучии пала на плечи Чэн Фэнтая.

В этот день после обеда они курили в бэйпинской резиденции семьи Чэн – просторном, с высокими потолками флигеле, обставленном большими эмалевыми вазами с павлиньими перьями, резной мебелью из красного дерева да свитками со сливой, орхидеей, бамбуком и хризантемой, развешанными по стенам, всё это осталось от прежнего хозяина резиденции, какого-то князька. Свет заходящего солнца, проникая внутрь, растворялся в дымке табака, так что вся картина напоминала покрытый пылью старинный натюрморт. Чэн Мэйсинь одной рукой оперлась на столик при кане [10] , другой же держала трубку из слоновой кости; впившись строгим взглядом в Чэн Фэнтая, она выговаривала ему:

– Не следует тебе, подобно бэйпинским мужчинам, развлекаться с актёришками! Эти бродяги – подлые болваны, которые только тем и заняты, что приманивают состоятельных людей. Не усвоишь это хорошенько, так старшая сестрица не может обещать, что защитит тебя. Ты меня услышал?

Чэн Мэйсинь упорно стояла на своём, но какими бы ядовитыми ни были её речи, нежный, будто размякший клейкий рис, цзяннаньский говор так ей и не изменил.

Засунув руки в карманы брюк, Чэн Фэнтай согласился с небрежной улыбкой:

– Услышал-услышал, что весёлого может быть с этими актёришками?

Слова эти прозвучали так, словно именно с актёришками никакого веселья не видать. А вот если поменять их на кого-нибудь другого, то тут уже можно было как следует позабавиться.

Чэн Мэйсинь бросила взгляд на сидевшую рядом невестку: жена её младшего брата, вторая госпожа Чэн, выглядела насторожённой. Она постукивала длинной трубкой по краю плевательницы, стряхивая пепел и наблюдая за Чэн Фэнтаем.

Чэн Мэйсинь поспешно сказала: