Зимняя битва
Шрифт:
Немного придя в себя, Хелен подумала, что подруга, может быть, поднялась на второй этаж. В дальней стене была какая-то дверь, а за ней, вероятно, лестница.
– Милена! Ты наверху, что ли?
Она попробовала открыть дверь, но та была заперта.
– Милена! Где ты?
Голос у нее срывался от страха. Почему Милена не дождалась ее? Боялась опоздать? Но для этого не было никаких оснований. На столе лежала какая-то книга. Между страницами торчал сложенный тетрадный листок. Хелен схватила его. Всего четыре строчки изящным почерком Милены:
Хелен, я не вернусь в интернат. Не беспокойся, ничего
(Пожалуйста, не спеши меня возненавидеть.)
С минуту Хелен стояла как оглушенная. Потом накатил гнев: как могла Милена решиться на такое? Какой же надо быть подлой, чтобы вот так уйти, исчезнуть без всяких объяснений! Она чувствовала, что ее предали, и злые слезы наворачивались на глаза. «Не спеши меня возненавидеть…» Как бы не так! В эту минуту Хелен ее ненавидела. Эгоистка, безответственная эгоистка, вот она кто! Что же делать? Бежать к Пауле, рассказать ей, что случилось? Тут она ничем не может помочь. Сбежать самой? Не возвращаться в интернат? В общем-то можно бы воспользоваться случаем, ведь малышку Пансек все равно отправят в Небо… Но куда бежать? И вдруг Милена тем временем вернется… Тогда это из-за нее, Хелен, пострадает Катарина… Вопросы теснили друг друга, и ни на один не было ответа. Хелен сунула в карман записку и вышла, оставив на стуле корзинку с еще теплой картошкой, завернутой в кухонное полотенце, и куском пирога.
Осторожно ступая по темному спуску, она вдруг подумала, что случившееся будет сенсацией: никогда еще на памяти обитателей интерната не бывало, чтобы у кого-то из девочек хватило дерзости уйти и не вернуться. Их потому и выпускали изредка за ограду, что были уверены: ни одна пансионерка не посмеет обречь другую, ни в чем не повинную, на страшную пытку Неба. Самые жестокие санкции, содержащиеся в правилах, предусматривали несколько часов заключения, но все же не дней, не недель. Ведь это умереть можно!
Хелен замутило от этих мыслей. Она представила, как стыдно ей будет через несколько минут, когда придется признаться перед всеми: Милена не вернулась… «Что, несчастный случай?» – «Нет, не вернулась, и все».
Стыдно, что она – подруга Милены… Она ступила на мост, и ей стало больно – так живо вспомнилась рука подруги в ее руке на этом самом месте всего несколько часов назад. В девять часов с минутами Хелен уже предстала перед Скелетиной. Та, увидев, что девушка одна, тут же почуяла, что близок ее звездный час: после двадцати пяти лет караульной службы ей выпал наконец случай доложить самой Директрисе, что одна из пансионерок не вернулась! «Да, госпожа Директриса, не вернулась!» Она тянула время, смакуя эти незабываемые минуты:
– Значит, вышли вы… посмотрим… в восемнадцать одиннадцать?
«Нет, только в восемнадцать тридцать, из-за тебя, между прочим», – мысленно ответила Хелен, но она давно уже научилась держать свои мысли при себе.
– Да, в восемнадцать одиннадцать.
– А сейчас только двадцать один час семь минут. Вы уложились в срок.
– Да, уложилась, – сказала Хелен, а про себя думала: «Ну, давай, выпускай свой яд, а то ведь лопнешь».
От едкого дыма щипало глаза и ноздри. Что, здесь никогда не проветривают? Скелетина еще немного покривлялась, потом проронила почти неслышно:
– А эта… певица?
– Ее нет, – сказала Хелен,
– Она, конечно же, сейчас придет, ведь крайний срок – двадцать один одиннадцать?
– Не знаю.
– Не знаете?
– Нет, не знаю.
– Ну что ж, подождем вместе. Вот и узнаем. А пока составим друг другу компанию. Вы любите хорошую компанию?
Ее маленькие глазки с красными прожилками так и сочились змеиной жестокостью.
– Люблю, – сказала Хелен без всякого выражения и стиснула зубы, чтоб не броситься с кулаками на эту садистку. Секундная стрелка настенных часов три раза описала круг, и ей казалось, что это длилось целую вечность. «Милена, появись, ну пожалуйста, войди, и пусть кончится этот страшный сон…»
– Ее все еще нет… – заметила Скелетина, изобразив на лице огорчение, но видно было, что внутри у нее все ликует. В пепельнице тлела сигарета, но привратница про нее забыла, раскурила новую. Дрожащей рукой потянулась к коммутатору, переставила штекер, сняла трубку. Через несколько секунд на другом конце провода кто-то ответил.
– Добрый вечер, это мадемуазель Фитцфишер, привратница…
«Мадемуазель Фитцфишер… По крайней мере, что-то новенькое узнала, – подумала Хелен. – Никому, наверное, и невдомек, что Скелетину зовут Фитцфишер».
– Будьте любезны, мне надо поговорить с госпожой Директрисой. Срочно.
Разговор с Директрисой не затянулся. Хелен было подумала, что Скелетину сейчас хватит удар, так ей не терпелось сообщить новость. Голос у нее дрожал от возбуждения:
– Да, да, одна из пансионерок не вернулась… Кто? Бах Милена, четвертая группа. Совершенно верно, госпожа Директриса. Да, другая вернулась, она тут. Разумеется, госпожа Директриса…
– Я могу идти в дортуар? – спросила Хелен, когда Скелетина повесила трубку. Это было грубым нарушением семнадцатого пункта правил: запрещается задавать вопросы взрослым.
Но Скелетина была в таком состоянии, что ничего не заметила.
– Да, ступайте.
Дортуар, расположенный над столовой, представлял собой огромный зал с полусотней двухъярусных коек и рядами серых металлических шкафчиков. В слабом свете ночников сквозь шепот и шорохи Хелен прошла через сектор младших. В углу дортуара в боксе мадемуазель Зеш еще горел свет, и на потолок от него ложились размытые тени. Хелен добралась до своего места, присела на край койки, разулась. Впервые за три года койка Милены над ней пустовала. Она быстро разделась, натянула ночную рубашку и забилась с головой под одеяло. Не прошло и десяти секунд, как до нее донесся шепот Веры Плазил с соседней койки:
– А Милена?
Хелен осторожно выглянула:
– Она не вернулась.
– Но она придет?
– Не думаю…
Вера горестно охнула:
– Как же это… А кого накажут?
– Катарину Пансек.
– О, господи!
Дортуар старших воспитанниц, пятой и шестой групп, отделяла перегородка. Оттуда, громко хлопнув дверью, вдруг вошла надзирательница и направилась прямиком к боксу Зеш. Хелен сразу узнала Мерлузиху – мадемуазель Мерлуз, длинную тощую горбунью с таким огромным носом, что его можно было принять за накладной. Говорили, что она – цепная собака Мадам Танк, готовая на все ради хозяйки и исполняющая любой ее приказ, не задумываясь ни на секунду. Некоторое время слышались приглушенные голоса, потом вышли уже обе, и Мерлузиха, и Зеш, и сразу двинулись к сектору четвертой группы.