Зимняя корона
Шрифт:
– А как назвали ребенка?
– Маргарита, – ответил Генрих, пожав плечами: какая разница?
– К святой Маргарите часто взывают женщины во время трудных родов, – задумчиво произнесла Алиенора. – Должно быть, это имя девочке дали в благодарность за благополучное разрешение от бремени.
– В таком случае несчастный Людовик вынужден выбирать из двух зол. То ли ему возлечь с женой, как только она будет воцерковлена, и попытаться зачать наследника, то ли дать ей время окрепнуть. Да и черт с ним. У Людовика нет ни одного сына, а у нас целых два. – Он обратил к ней похотливый взгляд. – А после вчерашней ночи, возможно, что
С невеселой полуулыбкой повернулась Алиенора к отрезу красной материи. Она бы тоже не удивилась новой беременности. Муж не дал ей возможности прийти в себя после родов и с тех пор, как несколько недель назад они возобновили любовные утехи, был просто неутомим.
Генрих забрал у сына шляпу, заткнул ее за пояс и отправился по своим делам. Алиенора со вздохом провела рукой по обвисшему животу. Никогда ей уже не быть такой стройной, как в юности. Временами она завидовала незамужним девушкам с узкой талией и высокой упругой грудью. Однако многократное материнство имеет свои преимущества – в лесу лучше быть опытной оленихой, чем доверчивой ланью, которая легко попадает в расставленные самцами ловушки и позволяет себя подстрелить.
Глава 11
Вустер, Пасха 1158 года
Генрих ненадолго вырвался из бешеного вихря своей жизни, чтобы побыть с Алиенорой в их покоях. Назавтра им предстояло принять участие в пасхальной службе в Вустерском соборе, а затем – в пиршестве. Мероприятия официальные, и они оба обязаны предстать в коронах.
Надежда Генриха на то, что Алиенора снова понесла, в ноябре не оправдалась, но она забеременела после рождественских праздников и накануне уже почувствовала, как шевелится во чреве ребенок. Когда родится новый малыш, Ричарду исполнится только год и Годиерна еще будет его кормить.
– Я тут подумал о традиции носить корону, – сказал Генрих. – Четыре раза в год. Церемонии утомляют, требуют расходов, а сколько эта штука весит… К чему все это – все и так знают, что я король.
Алиеноре очень нравились торжественные события, когда она надевала корону, но Генрих всегда был нетерпелив, скучал и проявлял беспокойство, притопывал ногами, барабанил пальцами.
– И что же ты предлагаешь?
– Чтобы мы оставили наши короны в алтаре собора на постоянное хранение и надевали их только по особым случаям. Надоело всякий раз возиться с ними. Корона для меня, а не я для короны.
По его тону Алиенора поняла, что супруг осуществит задуманное, не слушая никаких возражений. Он был твердо убежден в прочности своей власти, и монархические регалии для ее подтверждения ему не требовались, но ведь подданные хотели видеть его во всем блеске королевского величия.
– А что на это скажет твоя мать? Ты же знаешь, как она крепка в своих убеждениях. Вряд ли ей понравится, что ты пренебрегаешь торжественными мероприятиями и ношением короны, учитывая, сколько сил она положила на то, чтобы эта корона досталась тебе. Для нее это символ победы.
– Моя мать далеко от Англии, – пренебрежительно проронил Генрих, – и хотя я ценю ее советы, я не всегда следую им. Она правит по-своему, а я по-своему. И не нуждаюсь в побрякушках. Пускай другие красуются в шелках и мехах. Вот мой канцлер в этом мастак, он-то обожает подобные зрелища. И зачем лаять самому, если есть пес?
Алиенора промолчала. Генрих, очевидно, уже все
Во время торжественной службы в Пасхальное воскресенье Генрих и Алиенора возложили свои церемониальные короны к высокому алтарю Вустерского собора. Желто-красные отблески свечей отражались в золоте и драгоценных камнях, как будто диадемы излучали силу монаршей власти. Король и королева стояли рука об руку. Трехлетний Гарри протянул руку к позолоченному серебряному венцу на своей голове; нижняя его губа дрожала, в глазах собрались слезы.
– Что случилось, малыш? – склонилась к нему Алиенора.
Мальчик гордо стоял рядом с родителями, олицетворяя их плодовитость и надежную преемственность династии, и вел себя идеально, но Алиенора знала, что маленькие дети непредсказуемы и могут в любой момент разразиться рыданиями. Королева бросала взгляды по сторонам, отыскивая глазами Годиерну.
– Я не хочу класть свою корону на алтарь, – отчетливо и настойчиво проговорил Гарри. – Она моя.
Алиенора слегка улыбнулась:
– Что ж, хорошо. Тебе и не придется. Лишь король и королева могут сделать это, а ты пока что только принц. – Она украдкой взглянула на Генриха, и оба едва заметно улыбнулись.
– Это хорошо, что ты понимаешь, что значит владеть чем-то, – отметил Генрих. – Но запомни мои слова, сынок: пройдет много времени, прежде чем ты станешь носить большую корону и узнаешь, как она тяжела.
Генрих вместе со своим канцлером уселись перед очагом, цедя вино и трепля уши дремлющей борзой. Они только что закончили играть в шахматы, оба удовлетворенные тем, что каждый из них выиграл и проиграл по одной партии, а значит ни один не обошел другого. Теперь, в конце этого весьма удачного дня, они обсуждали государственные дела и опустошали кувшин вина.
– Сегодня, когда я смотрел на вашего наследника с венцом на челе, ко мне пришла мысль, – проговорил Томас.
– Правда? – Генрих заинтересовался.
Канцлер сдвинул повыше рукава, как будто собирался приняться за дело. Рукава были оторочены черным соболем и расшиты жемчужинами и драгоценными камнями. Будь Бекет королем, он ни за что бы не положил корону на алтарь. Он бы брал ее с собой в постель, спал бы с ней, спрятав под подушкой, и демонстрировал при каждом удобном случае.
– Что теперь у тебя на уме?