Зимняя мантия
Шрифт:
– Вы знали его мать? – спросила она Алаиз. Она заставила себя заговорить с женщиной, хотя та была любовницей графа Честерского, и ей было неприятно и тяжело, особенно в свете последних новостей.
– Нет, миледи. Господин Симон привез ребенка вчера и попросил меня кормить его. – Женщина смотрела с сочувствием, но и с тревогой.
– Откуда?
– Из монастыря в Эвре, миледи.
– Милостивый Боже, так его любовница – монахиня?! – воскликнула Матильда. Она его убьет. Возьмет нож и вырежет ему сердце, но сначала отрежет член и скормит собакам.
Малыш вздрогнул
– Я не знаю, миледи. Из разговоров я поняла, что она еще не приняла обет, но монастырь покидать не хочет.
Матильда смотрела, как младенец почмокал и ухватил сосок. Сын Симона от другой женщины – монахини. Обменивались ли они нежностями, когда лежали вместе, или это была лишь похоть?
Она, спотыкаясь, вышла из помещения и прислонилась к косяку, хватая холодный воздух открытым ртом. Она приехала сюда, мечтая о воссоединении с Симоном. Вместо этого она столкнулась с предательством с его стороны. Внезапно она поняла мать и ее чувства. Горечь, злость, стыд. В конечном счете остается только долг, потому что это единственное, что в ее власти.
Матильда поднесла чашу к губам и удивилась, обнаружив ее пустой. Она потянулась к кувшину, но и он был пуст.
– Пойди и принеси еще вина, – приказала она Элисанд, которая обеспокоенно наблюдала за ней.
– Миледи, но уже все закрыли. До утра мне ничего не дадут.
– Мне дадут… Я гостья… Я графиня…
Элисанд взялась за ручку кувшина.
– Все спят, – пыталась пояснить она. – Уже поздняя ночь. Мне придется поднять кого-нибудь с постели.
– Так иди и подними! – закричала Матильда. Она встала из-за низкого стола, за которым сидела и пила уже несколько часов, наступила на подол платья и упала.
Элисанд бросила кувшин и кинулась помогать ей подняться.
Матильда хотела оттолкнуть служанку, но ее руки были словно куски мокрой веревки. Она опустила голову и внезапно почувствовала себя очень плохо. Сообразительная Элисанд загодя высыпала яблоки из деревянной миски, стоявшей на столе, и теперь подсунула ее Матильде.
Рыдающую Матильду долго рвало. Никогда раньше она не выпивала больше половины кувшина зараз, и теперь ее организм бурно протестовал.
– Вот так, миледи, лучше отдать, чем удержать, – приговаривала Элисанд. – Скоро все пройдет.
– Ничего не пройдет, – захлебывалась слезами Матильда. – Никогда.
Морщась, Элисанд вынесла миску и, вернувшись, стала уговаривать свою госпожу лечь в постель. Матильда упрямо сопротивлялась.
– Только не туда, – заявила она, выпятив нижнюю губу. – Я не хочу спать в его постели.
– Так все лучше, чем на полу, миледи. Зачем наказывать себя за его слабости? – возразила Элисанд. – Он спал с другой женщиной, она родила ребенка. Это же не конец света.
– Он меня предал! – выкрикнула Матильда.
– Возможно, но от того, где вы заснете, ничего не изменится, – Элисанд слегка встряхнула ее, как будто пытаясь вразумить. – Да и не мог он спать с ней здесь. Три сезона назад Жизор вообще был лишь песчинкой в глазу Робера де Беллема. Пойдемте. – Обращаясь с ней, как с маленьким
– Ничего подобного, – решительно возразила Матильда. Сквозь пьяный туман ей привиделась Сибилла, обещающая ей, маленькой девочке, что отец обязательно вернется. Эти обещания убаюкивали ее, но при холодном свете дня оказывались пустым звуком. Отяжелевшие веки Матильды опустились, язык казался слишком большим для ее рта, а руки и ноги – чужими. Завтра. Она разберется во всем, когда наступит завтра. Но ничего хорошего она не ждала.
Матильда проснулась с такой сильной головной болью, что, казалось, она заполнила всю комнату. Она застонала и натянула одеяло на голову, но снова провалиться в темноту забытья ей не удавалось. Мочевой пузырь готов был разорваться, и от перемены позы легче не становилось.
С полузакрытыми глазами она прошлепала к сточной яме, с трудом задрала юбки и рубашку и присела. Снаружи доносились крики солдат, упражнявшихся с оружием, и скрип колес телег, на которых доставляли припасы. Похоже, день уже давно начался. Матильда решила, что принимать в нем участие она не намерена, и снова потащилась к постели.
– Миледи, вы проснулись? – Появилась Элисанд с дымящейся чашей какого-то травяного настоя в руке.
Матильда поморщилась.
– Если я сплю, то вижу кошмарный сон, – пробормотала сквозь зубы она и взяла чашу, вдохнув аромат ромашки. Она осторожно отпила глоток и почувствовала, что в питье добавлен мед, чтобы смягчить горечь. Она медленно пошла к постели и села на покрывало.
Элисанд вышла, но тут же вернулась с кувшином душистой воды для умывания.
– Эта женщина Честера спрашивает вас насчет ребенка, – сообщила она, протягивая Матильде льняное полотенце.
– Какого ребенка? – не поняла Матильда и тут же вспомнила. Губы ее сжались, сердце наполнила тоска.
– Она хотела бы знать, придете ли вы сегодня, чтобы посмотреть на него?
Матильда отпила еще глоток отвара и потерла лоб.
– Еще бы… – грубо ответила она и посмотрела на служанку. – Интересно, что бы сказал милорд, если бы, вернувшись из похода, застал меня с новорожденным младенцем на руках? Принял бы он его, как, он считает, я должна принять его сына?
– Скорее всего, нет, миледи, – заметила Элисанд, – но ведь мужчины – такие простые существа. Схвати их за мошонку и веди куда угодно. К тому же они всегда не прочь, чтобы их так ухватили.
– А женщины расплачиваются, – с горечью добавила Матильда. – Или добрым именем, или жизнью.
Элисанд склонила голову набок, как любопытная птица.
– Вы простите его, миледи?
– Пока не знаю, – ответила Матильда. – Ты спрашиваешь, заживет ли рана, которая сейчас кровоточит.
Когда отвар подействовал и голова перестала разламываться, она надела плащ, застегнула его брошью и направилась к жилищу Честера. Элисанд шла за ней, пока Матильда не обернулась.
– Пойди и найди моего грума и сэра Уолтефа. Скажи им, чтобы седлали лошадей и предупредили всех об отъезде.