Зимняя мантия
Шрифт:
Когда они подъехали к охотничьему дому, начался настоящий снегопад, причем снежинки были величиной с облатку.
– Это ненадолго, – успокоил веселый сторож, вышедший им навстречу с фонарем. – Через пару дней растает. Не желаете, чтобы охотники поискали для вас дичь, милорд?
Симон кивнул.
– Кое-кто из моих людей захочет поохотиться, да и неплохо иметь свежее мясо на столе.
Он осторожно опустил сына на землю и спешился. От холода нога ныла, к тому же он очень устал, проголодался и, если говорить правду, чувствовал себя неловко. Матильда изменилась за время его отсутствия. Свойственная ее характеру
В большом очаге развели жаркий огонь. Повар торопливо варил похлебку в большом объемистом котле, а его помощник месил тесто для печенья. Симон потер руки и поднес их к огню. Уолтеф повторял за отцом каждое движение, но ему это скоро надоело, и он помчался осматривать другие комнаты.
Матильда принесла Симону полную чашу вина. Они почти не разговаривали после первой встречи. Слова сдерживала плотина ожидания до того момента, когда из первой бреши они польются потоком.
Он взял чашу, их пальцы соприкоснулись. Она зарделась, а Симон ощутил тепло в паху. Он почувствовал голос вины, но даже ради того, чтобы облегчить свою совесть, он не будет рассказывать ей о Сабине. Есть вещи, о которых лучше умолчать.
– Что вынудило тебя вернуться? – спросила она. – Я думала, что уже давно стала вдовой крестоносца.
Вино было красным и очень крепким, у Симона даже в горле запершило.
– Ты и в самом деле была почти вдовой, – сказал он. – Нога воспалилась, и меня спасли только искусство греческого лекаря и хороший уход. Когда я смог вставать с постели, армия ушла вперед. У меня не было сил, чтобы последовать за ней. Если бы я так поступил, кости мои давно белели бы на равнине в Анатолии.
В ее глазах появилась тревога, которую она постаралась скрыть. Не стала она и искать стул и суетиться вокруг него. Да, многое теперь стало по-другому, изменилось за время его отсутствия.
– Те из моих людей, кто хотел остаться, присоединились к отряду Стефана Омальского.
– Не Ральфа де Гала? – Ее голос стал неожиданно резким и вызывающим.
Он покачал головой.
– Нет, среди моих людей не было бретонцев, а английские рыцари не желали идти за де Галом.
– И все же ты с ним помирился?
– Да, я с ним помирился. Мне ничего другого не оставалось. Угрожать ему судом или дуэлью? – Он тяжело дышал. – Каждый человек может ошибаться. Видит Бог, я тоже понаделал ошибок. Де Гал стал крестоносцем, чтобы искупить свою вину за смерть твоего отца. Я знаю, что он всегда умел очаровать кого угодно, но я могу отличить, когда человек лжет, а когда говорит правду, и я верю, что де Гал на самом деле сожалеет. – Он взглянул на нее. – Неужели ты не умеешь прощать и так мстительна, что будешь цепляться за прошлые обиды всю свою жизнь?
Она, прищурившись, посмотрела на него.
– Мои английские родственники чтут кровную месть, – напомнила она. – Это традиция.
– Так ты хотела бы, чтобы я проткнул де Гала мечом?
– Нет. – Она покачала головой. – Он не стоит того, чтобы пачкать об него
Сердце Симона переполнили сочувствие и любовь. Он повернул ее к себе и обнял. Она обхватила его шею и крепко к нему прижалась. От нее пахло лавандой и мелиссой – зовущий, чистый, волнующий запах. Она повернула голову, и их губы встретились.
Они бросились друг другу в объятия, забыв обо всем вокруг, но вскоре они вынырнули из этого омута и вспомнили, где находятся. По залу ходили слуги с поклажей, вежливо опуская глаза и отворачиваясь. Они готовили дом к ночлегу. Его люди расстилали свои тюфяки, и только женщина, присматривающая за похлебкой на огне, стояла достаточно близко, чтобы слышать, о чем они говорили. Да и она была занята раскатыванием теста.
Прибежал Уолтеф и бросился к родителям. В руке он держал оленьи рога.
– Смотрите, что я нашел, – закричал он. Необходимость обратить внимание на ребенка заставила их отпустить друг друга.
Симон взял у сына рога, Матильда оправила платье и вытерла глаза. Симон объяснил сыну, что количество ответвлений на этих рогах означает, что оленю было шесть лет, когда он их сбросил.
– Думаю, если как следует поискать, в лесу можно найти другие сброшенные рога, если их, конечно, не подобрали охотники.
– Сейчас?
Симон улыбнулся и покачал головой.
– Нет, сынок. Моим старым костям сначала нужен отдых, и, хотя снег между деревьями может и не быть слишком глубоким, я не рискну выйти из дома в такой снегопад. Кстати, – прибавил он, проводя по основанию рога, – из него может получиться отличная рукоятка для ножа, а этим можно заняться и не выходя на улицу.
Подойдя к очагу, он взял чашу с вином, которое уже нагрелось от близости к огню.
– Когда я болел, я видел во сне твоего отца, – рассказывал он. – Он пришел ко мне и показал, что с другой стороны холма может жить ужас, не только свобода. Не знаю, был ли это сон или видение, но это была одна из причин, почему я повернул назад.
– Как же твоя клятва крестоносца? – спросила Матильда. – Простят ли тебе этот грех?
– Кто знает? – Он неуверенно пожал плечами. Быть обвиненным в нарушении клятвы может означать навсегда закрытую дверь. Он с облегчением повернул назад, страсть к путешествиям уже оставила его, но ему все еще хотелось, чтобы дверь была открыта. – Я сейчас думаю: а не построить ли нам церковь в Нортгемптоне в благодарность за мое возвращение?
– А я смогу строить? – настойчиво спросил Уолтеф. Симон рассмеялся и взъерошил рыжеватые кудри сына.
– Ну конечно, – кивнул он. – Присматривать за ней будет одной из твоих обязанностей, когда ты подрастешь.
Мальчик просиял, как будто ему подарили дорогой подарок.
– Ты любишь строить? – спросил Симон, заметив его восторг.
– Я люблю церкви, – пояснил Уолтеф и поскакал дальше хвастаться своей находкой.
– Мать говорит, что у него призвание, и мне кажется, она права, – сказала Матильда. Она взглянула на мужа блестящими от слез глазами. – Но это неосуществимо, если он останется единственным сыном.