Зимняя мантия

Чедвик Элизабет

Матильда подошла к кровати, следом за ней – Симон. Звук их шагов не потревожил Джудит. Она продолжала бормотать.

– Ох, миледи, слава Богу, что вы приехали. Я не знала, что будет! – Сибилла быстро встала и обняла Матильду. По ее щекам текли слезы. – Она так вас ждала! Посыльного отправили и к вашей сестре, но она сможет приехать только через несколько дней, а у моей госпожи нет времени ждать.

– Сибилла, помолчи. У тебя язык всегда был без костей. – Голос Джудит был тихим и слабым, последние слова дались

ей с трудом.

– Мама! – Матильда оттолкнула Сибиллу и опустилась на колени у кровати. Взяла ледяные, высохшие руки матери в свои и попыталась согреть. – Ты должна была прислать за мной раньше.

– Чтобы ты дольше могла видеть, как я умираю? Зачем?

Матильда потерла холодные руки матери.

– Чтобы побыть с тобой, – пояснила она. – Чтобы утешить и помочь. – Ей трудно было говорить, горло перехватило, но так всегда было в присутствии матери.

В комнате слышалось только тяжелое дыхание умирающей.

– Мне не нужны ни утешения, ни помощь, – с трудом произнесла Джудит. – Я уже так привыкла без них обходиться, что их отсутствие меня не беспокоит. – Ее губы растянулись в подобие улыбки. – Вместо этого у меня есть гордость… или была. – Она с трудом сглотнула. Матильда взяла чашу с вином и поднесла к губам матери. Та сделала всего один глоток и снова положила голову на подушку. – Но я рада, что ты приехала. – Голос ее был тише шепота и затих совсем, когда глаза остановились на чем-то за спиной Матильды и расширились от страха и изумления.

– Выйди из тени, – прохрипела она. – Я плохо вижу…

Симон сделал шаг вперед, и свет свечи осветил его синий плащ и белую опушку. На белой стене отражалась его тень – смутная и искаженная, напоминавшая больше медведя, чем человека.

– Мадам, – сказал он, подходя к кровати, и, наклонившись, поцеловал ее в холодный лоб.

Матильда увидела, как задрожала мать, и поняла, что той на мгновение показалось, будто призрак ее бывшего мужа вошел в комнату.

– Я виновата, – прохрипела Джудит. – Меня обманули, но все равно я виновата… Может быть, Бог меня и простит, но я сама никогда себя не прощу.

– Успокойся, не надо так убиваться, – прошептала Матильда. – Она сжала ее холодные руки, стараясь отдать им часть своего тепла и жизненных сил. Она слышала, как за спиной рыдает Сибилла. – Мой… мой отец не хотел бы видеть тебя такой.

– Ну, конечно нет… ведь он святой! – Слабый голос был полон горечи. – Его почитают за то, что я считала его слабостью.

Матильда еле сдержалась, чтобы не вскочить и не повернуться к матери спиной. Чтобы не излить всю собственную горечь и раздражение. Наверное, Симон заметил ее борьбу, потому что она уловила его обеспокоенный взгляд. Он слегка качнул головой в молчаливой поддержке, явно советуя промолчать.

Закусив губу, она осталась на месте и вдруг почувствовала радость, что не приехала раньше.

– Я

его любила, – прошептала Джудит, и внезапно из ее глаз выкатились две крупные слезы и потекли, по щекам. – Несмотря на все, я его любила. – У нее уже не осталось сил, чтобы плакать. Тело сотрясали судороги.

Матильда в страхе наблюдала за ней, боясь, что она в любой момент может умереть. Однако судороги прекратились, и, хотя Джудит дышала, как давно вытащенная из воды рыба, взгляд ее был осмысленным. Она протянула руку, чтобы коснуться белого меха на плаще Симона.

– Тогда это все, что имеет значение, – произнес Симон и, сняв плащ, накрыл им Джудит. – Все остальное надо забыть.

Она смотрела на него, осознавая его слова, дыхание ее стало ровнее, и она уже не так отчаянно цеплялась за мех.

– А Уолтеф смог забыть? – спросила она.

– Да, – без колебаний ответил Симон, глядя ей в глаза.

– Ты говоришь то, что я хотела бы слышать…

– Я говорю вам правду.

Она уже переборола себя и снова взяла себя в руки.

– Я рада, что ты муж моей дочери, а не мой, – сказала она и погладила мех.

– Я тоже, – ответил Симон. Джудит едва заметно улыбнулась.

– Я слышала, что ты не отказался от своей клятвы крестоносца, – продолжила она, собравшись с силами.

– Нет, belle mere, – мрачно признался Симон.

– Тогда помолись за меня.

– С радостью. – Симон склонил голову и отошел от постели, оставив ей плащ. Если ему и было без плаща холодно, он ничем этого не показал.

Джудит закрыла глаза и заснула, продолжая цепляться за мех.

Прозвенели колокола к заутрене. Симон тихо вышел и вернулся в другом плаще. Принес он с собой и кувшин горячего вина, небольшую лепешку и кусок желтого сыра.

– Поешь? – предложил он.

Матильда отрицательно покачала головой. Желудок у нее скрутило в узел, она даже подумать не могла о еде, но с удовольствием выпила немного вина. В нем был имбирь, и она почувствовала, как разносится тепло по ее замерзшему телу. Сибилла тоже выпила, обхватив чашу руками и шмыгая носом от холода. Есть она отказалась. Симон сел на другой сундук и принялся за хлеб с сыром.

– Во время кампании мы едим, чтобы поддержать свои силы, как бы нас от еды ни воротило, – объяснил он, но не стал заставлять женщин есть.

Ночь тянулась, и еще дважды Матильда слышала, как колокол призывает монахинь к молитве. Сибилла сменила догоревшую свечу на новую, и, когда она ее доставала, Матильда заметила, что в ящике есть еще несколько золотистых восковых свечей – толстых, как мужское запястье.

– Зажги все, – велела она служанке. – Теплее нам не станет, но мы хоть будем что-то видеть.

Сибилла послушалась, но заметила, с опаской взглянув на постель:

– Моя госпожа скажет, что это пустое расточительство.