Зимняя война

Шопперт Андрей Готлибович

Золото было в деревянных ящиках, они тоже частично сгорели, даже немного слитки оплавились, так знатно полыхало. Монеты ещё и рассыпались все и просыпались через сгоревший пол вагона на железнодорожную насыпь. Так что – работы было хоть отбавляй. Часть диверсантов по лесам отлавливала проклятых партизан, а часть просеивала угольки, чтобы монеты все до единой собрать. Со слитками проще. Он большой и тяжёлый плюхнулся на землю и лежит блестит, как там поговорка – «грязь к золоту не пристаёт». Насчёт грязи не известно, не проводил такой эксперимент Брехт, а вот сажа точно пристаёт. Каждый приходилось мыть и оттирать. Умаялись. Партизан почти всех выловили и умножили на ноль. А может всех

даже, неизвестно же, сколько их первоначально было. Полно обгоревших вдоль бронепоезда и в нём валялось. Часть умудрилась в этом мелком болоте потонуть. Есть же поговорка: «кто хочет утонуть, тот и в луже утонет». Сделали все дела, и только Брехт, принимавший непосредственное участие в «отмывании денег», лёг спать, как проклятый младлей его разбудил.

– Кто вызывал? Чуйков? – Иван Яковлевич умылся сначала холодной водой, а потом, чувствуя, что не проснулся до конца, взял и вылил себе оставшуюся половину ведра на голову.

– Вин, – подал ему полотенце Ищенко.

Брехт прошёл в командную палатку. Палатки сбросили с бомбардировщиков на весь их отряд. Самолёты и сейчас довольно часто кружили над местом расправы с бронепоездом. Прилетали в такую даль, делали несколько кругов и назад. Время от времени Скоробогатов выходил на связь и сообщал что вражеской силы ни в каком виде, ни в пешем, ни в танково – автомобильном поблизости не наблюдается. Железную же дорогу разбомбили на несколько десятков километров, и пробраться быстро никто не сможет. Хотя вон поляки какие упёртые оказались, за несколько дней мост взорванный восстановили и бронепоезд пригнали. Но теперь уже это не просто сделать. Правительство из страны в Румынию сбежало вместе с главнокомандующим (храбрые польские парни) и отдавать приказы больше некому.

– Соединяй с командующим, – Иван Яковлевич принял от Коровина жестяную кружку с горячим чаем и, обжёгшись всё равно, сделал малюсенький глоток. Вот всем хороша война, только нет кофе в фарфоровых кружках. А ну, да, много ещё чего нет. Грязь вот есть и неистребимый запах поджаренных живьём поляков. Блин, всё желание пить чай и то отпало.

– На связи.

– Здравия желаю, Василий Иванович. Что-то случилось? Когда смена будет?

– Привет, комдив. Будет тебе смена, из Москвы звонили, вылетели в Ковель большие начальники, скоро у тебя будут. – Хреновенько слышно. Ну, так где тот Слуцк.

– Новости из Бреста от моих есть? – чёрт бы с ними с начальниками. Что с дивизией?!

– Есть, не переживай. Поляки после того, как Бабаджанян зачитал им письмо временного правительства Польши в Москве, разделились. Часть решила уходить в Литву, часть в Румынию, а часть просто сдалась и стала записываться в Войско Польское. Таких больше половины. Единственно не сдались пока засевшие в Брестской крепости. Требуют показать им это правительство.

– И что?

– Носом не вышли. Сейчас им твои рацию доставили. Ту, самую мощную. Пытаются с Москвой со своими договориться. Вроде условия обговаривают. Что у тебя?

– Спокойно всё, Василий Иванович. Ждём гостей. Кто хоть будет?

– Не знаю. Увидишь, – как-то хитро сказал Чуйков, точно знает, но канал открытый не шифрованный. Не может, должно быть, говорить.

– Понял. Жду.

– Ну, жди, Всё отбой.

– Отбой.

Так-так, судя по оговорке про большое начальство, не иначе – сам Мехлис. Да и понятно. Такую жирную пирожинку, любому захочется товарищу Сталину самому преподнести.

Событие сорок четвёртое

– Ленка, иди, к тебе ухажёры пришли!

– Уже? А уха ещё не готова!

Иван Яковлевич

посмотрел на часы. Потом посмотрел на карту. Если большое московское начальство прилетит на самолёте в Ковель, то от Ковеля ещё до этого места не менее восьмидесяти километров. По ужасным разбитым дорогам. Спокойно можно ещё два часа набросить. Там часов восемь до Минска от столицы нашей прекрасной Родины, да тут два получится. Полночь получится. Хрень полная, что это за начальство, которое по вражеской территории по ночам передвигаться будет. Не существует такого начальства. Сначала начинаем. Восемь часов до Ковеля, потом там ночуют, а вот часов в восемь – девять выедут и не в полночь, а в полдень завтра будут у горы золота. Стоп. Они ведь должны привезти смену, наверное. Значит, пойдёт воинская колона. Ещё часик можно свободно набросить.

Воспользоваться надо. ЧЕМ? Легко предугадать, что приедут после путешествия по таким дорогам усталые, злые и голодные. Усталость – это не лечится. А вот сытый человек сразу добреет. Вывод. Нужно готовить вкусный сытный обед.

– Иван, Ищенко! – Брехт выглянул из палатки, куда в задумчивости зашёл, пока время прибытия высоких московских гостей считал.

– Слушаю… – и рожа такая счастливая. С чего бы?

– Лейтенант. Тебе кто звание присваивал? Слушаю?! Понабирут по объявлению.

– Точно так, товарищ командир. Я по объявлению, добровольно пришёл записываться. А звание вы мне присваивали после окончания курсов.

– Погорячился. Вопрос у меня к тебе, Ваня, есть. Много вопросов. Но почему у тебя такая счастливая рожа, сначала расскажи?

– Так мужики прошли с бредешком по реке этой Рите и рыбки наловили. Нормально, так. Теперь знатную уху сварим.

– Во, ты у меня второй вопрос с языка снял. Нужно завтра обед для большого начальства из Москвы приготовить. Сможем там двойную или тройную уху организовать.

– Та немае проблем. Сробим. Сделаем. Скильки?

– А я знаю? Пусть будет пять человек вместе со мной.

– Сделаем. Краше не бывает. Товарищ командир, вы завтракать будете. Хлопцы картошку в костре испекли и зайца Харламыч подстрелил.

Поел и спать завалился. Чего ещё на этом пикнике делать. Купаться Чуйков запретил. Да и так себе водичка, больно много в ней покойников плавает.

Всё точно Брехт рассчитал. Дозор доложил в двенадцать пятнадцать на следующий день, что по грунтовке движется большая колонна. Будут через десять минут.

Брехт оглядел штаны и гимнастёрку, нет, стирка не помогла без «Тайда». Весь в чёрных, теперь серых пятнах от сажи. Не хочет отстирываться эта пакость.

Первым из леса вынырнул броневик, за ним ГАЗ-АА с солдатиками в кузове. А потом тоже ГАЗ, но крытый. Смешно. Брехт мысленно себе очередную оплеуху дал. А что должно быть? Где тут в Западной Белоруссии «Паккард» для большого начальства найти? Вот и довезли на грузовике.

Никто же в том будущем, что покинул Иван Яковлевич, знать не знает и ведать не ведает, так эта аббревиатура врезалась в народную память, что первые, сошедшие с конвейера полуторки, назывались НАЗ-АА. Серийное производство этого грузовика началось 29 января 1932 года в Нижнем Новгороде, на построенном здесь Нижегородском автомобильном заводе имени товарища Молотова. И только 7 октября того года Нижний Новгород был переименован в Горький в честь «первого пролетарского писателя». В 1932 году в СССР масштабно с фейерверками и плясками отмечали 40-летие с начала его творческой деятельности. Вслед за городом переименовали и завод. Вот только после этого ГАЗ-АА и стал ГАЗом. И ведь парадокс, город назад обозвали, а завод забыли. Так ГАЗом и остался. Это, наверное, потому, что многие «Газели» на природный газ переводят. Отвлёкся, блин.