Зимовка
Шрифт:
Антарктида между тем тоже юбилей отмечала. Рекордный для этой точки мороз ей выжать не удалось – 28 августа было «лишь» восемьдесят пять градусов. Зато в августе – сентябре крайне низкие температуры держались рекордное для Востока время – почти двадцать дней. И ветром тоже «порадовала» Антарктида: за двадцать пять лет впервые тут наблюдался штормовой ветер – двадцать семь метров в секунду! К счастью, мороз и ветер тут действуют не сообща. При больших морозах наблюдается штиль. Но и тридцать три градуса в сильный ветер – это не лучше самых низких температур. Из дневника А.М.: «При шторме сидели как тараканы по щелям. Мне как раз „повезло“ – дежурил на камбузе. Надо было напилить снегу, натаскать керосину, а я в очках».
Как
Можно ли привыкнуть к таким холодам? Амундсен утверждал, что нет. Однако опыт многих полярников говорит об обратном. Привыкают люди и к холодам. Из дневника А.М.: «Погода уже теплая. Всего шестьдесят градусов. Я не пользуюсь унтами, хожу в валенках, даже если надо работать на воздухе более часа. А Головин вчера в одних трусах „пугал Антарктиду“».
Болели? Общее мнение: легко отделались. Начальнику станции много мучений доставил поврежденный палец правой руки. Палец долго, но неуспешно лечили, и пришлось его все-таки ампутировать. Других серьезных болезней не наблюдалось. К врачу обращались по поводу миозитов, бронхитов, радикулитов. Но это – «семечки» для зимовки столь необычной.
Чем объясняется это благополучие? Ведь людям, как никогда ранее на Востоке, приходилось много работать на воздухе! Врач Геннадий Баранов: «Ну, во-первых, в Антарктиду отбираются люди крепкие и здоровые. Во-вторых, опыт двух пострадавших многому научил. И в-третьих, встряска этой зимовки, возможно, как на войне, пробуждала защитные силы организма. Бывали случаи, мне казалось: заболеют, обязательно заболеют… Нет, проносило». Ни единого разу не заболел, не обращался к врачу якутянин-магнитолог Михаил Гусев. Привычка к холоду? Может быть. Но возможно, дело в другом: Михаил Гусев – спортсмен, гимнаст. Здоровье его на Востоке – не лучшая ли агитация укреплять себя спортом!
Все на зимовке страдали расстройством сна. Это всегда тут бывало в полярную ночь. В этот раз положение усугублялось отсутствием четкого ритма работы. «Многое делать пришлось авральным порядком, а потом отсыпались». Нервное напряжение было очень высоким, «к октябрю истощили запас транквилизаторов». И запись в дневнике Аркадия Максимова в этом смысле красноречива: «Ночь до крайности всех измотала. Психологическое напряжение достигло предела, прямо ощущается взрывоопасная ситуация… Одному из наших стали мерещиться „гуманоиды“. Это они-де шлют нам напасти. Мы не на шутку встревожились. Но с появлением солнца „гуманоиды“ улетучились. Сон постепенно у всех наладился».
В этих суровых буднях были, конечно, светлые дни и часы. 22 июня, у полярной ночи на полпути и как раз в середине зимовки, отмечается в Антарктиде «День перевала». Все станции, как журавли ночью, перекликаются по радио, поздравляют друг друга. Теперь дело пойдет к теплу и свету, подъем на гору завершился, теперь будет с каждым днем легче, а там, глядишь, – и домой.
Но долго после пиковой точки еще тянется ночь на Востоке. 5 августа заметили первый робкий рассвет, короткую весточку: солнце живо-здорово и оно никого не забыло. И каждый день эта весть подтверждалась. А 23 августа все вышли встречать светило. Из дневника А.М.: «На солнце можно положиться, оно взойдет обязательно. Вышли его встречать. И оно в точном соответствии с космическим расписанием появилось. В 13 часов 30 минут все построились у флагштока. Укрепили и подняли новый флаг, прибереженный Валеркой Головиным, старый на ветрах
Хороший и такой естественный тут, на Востоке, праздник, конечно, отметили. Выпустили даже стенную газету с названием: «Горит Восток зарею новой».
Еще одним праздником было сообщение: из Мирного на Восток вышел санно-тракторный поезд – четырнадцать «Харьковчанок» и тягачей с грузом. Было это 20 октября. С того дня радист Валерий Головин каждое утро вывешивал бюллетень: сколько прошли, какие помехи в пути, что чинят, что бросить пришлось на дороге.
Поход на Восток – адская, нечеловеческая работа. В 1963 году я летал к такому поезду в глубь Антарктиды – возили запасную коробку передач. Пятнадцать человек на руках выхватили нас из самолета – так были рады! Помню обветренные, загорелые, чумазые, однако на удивление веселые лица. Как ставили привезенную нами запчасть при минус сорока четырех, при сильном ветре, на высоте три тысячи метров? Представить себе не могу. Мы улетели, они остались. С того дня храню ощущение: нет работы на Земле тяжелее, чем эта, в походе по Антарктиде.
На этот раз поход торопился. Вел поезд Николай Филиппович Зайцев, хорошо понимавший, как ждут на Востоке прорыва блокады. Шли с потерями, неизбежными на этом пути. Из четырнадцати тягачей и «Харьковчанок» добрались до цели лишь десять.
А на Востоке, конечно, ждали. По радио точно было известно, в какой день, на каком километре поход. Стали забираться на крыши: не видно ли дымков?
И вот 23 ноября дымки показались. Дымки. А потом и темные точки. С опережением всех прежних сроков санно-тракторный поезд пришел на Восток. Прибывающих вышли встречать далеко за околицу. Грянули залпы ракет из самодельной двадцатиствольной «катюши». Крики, объятия… Кому непонятна эта минута! Врач Валерий Струсов: «Мы обхватили друг друга с Анатолием Филимоновым и пока, наподобие Чука и Гека, катались по снегу, разбрызгивая по Антарктиде слезы радости, „Харьковчанка-4“ самостоятельно тронулась и прошла без водителя к станции треть километра…»
Принимая гостинцы, «восточники» и «походникам» тоже сюрприз приготовили: «Добро пожаловать в баню!» Ничего для походника нет важнее бани в этот момент. И она их ждала с водой из чистого снега, с чаркой после пара…
Через неделю, 2 декабря, оставив грузы, уже налегке поход отправился в Мирный. В этот день начальник станции Петр Астахов зафиксировал редкое для Востока явление: появился поморник. Птицы эти живут исключительно на побережье. Какая сила заставила поморника пролететь полторы тысячи километров в глубь безжизненных льдов? Летел по следам поезда, подбирая отбросы, или птицам, как и людям, ведомы страсти исследователей?
В буднях было напряженное время работы. Но были часы, когда надо себя куда-нибудь деть, чем-то занять. Чем? На этот вопрос было много разных ответов. Аркадий Максимов много фотографировал и вел дневник. Иван Козорез в паузах хлебопечения тоже изливал дневнику свою душу. Грубоватый и доверчивый, как ребенок, сварщик Валентин Морозов обладает золотыми руками в сочетании с хорошим вкусом. Это он дарил ребятам на именины ювелирной работы парусники из нержавеющей стали, африканские маски, корабли викингов. Валерий Головин рисовал. Ученый человек Дмитрий Дмитриев прославил себя вязанием из распущенного каната первоклассных банных мочалок. Петр Астахов любил стрелять дробью по пустым, взлетающим с помощью специальной машинки банкам. Валерий Струсов находил удовольствие в просмотре одних и тех же цветных фотографий. Уже на корабле, увидев его за этим занятием, я попросил разрешения глянуть. На снимках был весенний березовый лес, деревенский двор с курами и гусями, на одном снимке – молодая женщина, на другом – девчурка лет четырех с веником… Любопытно, что эти снимки у Струсова часто просили посмотреть то один, то другой. И пожалуй, излишне объяснять, почему.