Злато в крови

Мудрая Татьяна

Я слегка покачнулся в его сторону.

— Денгиль Ладо. Пастырь Волков, — я вспоминаю я кое-что, взятое из другого вампирского разума.

— Он самый.

— Что сталось бы со мной, уничтожь я кольцо как оно есть или даже сам александрит? Отыскал бы продажного специалиста и приказал бы переплавить металл, распилить самоцвет на части?

— Ну да просто ничего. Сочли бы тебя полным никудышником, которому нет места в игре.

«Не обольщайся, — добавил он, по-моему, так, что услышал только я. — Мы по жизни играем, но уничтожить умеем тоже играючи. Только и это временами честь. Знаешь что? Мы тебя ввели в игру не по твоей воле, словно этакий мячик для битья, и по сей причине ты даже теперь можешь по-любому выскочить

из нашей нелитературной постановки. Скажи только: «Чур-чура, не моя игра» — и всё. Останешься при своих».

«Но я не скажу, — улыбнулся я, меряясь с ним взглядами. — Ведь слово «Игра» вы пишете с прописной, верно?»

— Дело слушанием закончено, — прерывает нашу полубезмолвную беседу Законник. — Говорением также. Теперь решайте. Кто из нас огласит приговор?

Мои ремни как бы сами собой отстегиваются, и я выпрямляюсь.

— Прежде чем выслушать прокурора, — отвечает ему Карен, — пусть обернется и увидит, наконец, присвоенную классификацию.

Я встаю к ним вполоборота, чтобы не прослыть окончательным невежей, и читаю вслух на неплохой, как надеюсь, латыни:

«Magister Elegantiarum»

Перефразированный когномен Петрония Арбитра, блистательного сотрапезника Нерона и, как полагают, автора «Сатирикона». Погиб стоически, вскрыв себе вены раньше, чем его настиг соответствующий приказ принцепса. Магистр Изящества. Магистр Элегантности.

— Не совсем так, — нахохлившись, отвечает старая Ткачиха на мой невысказанный вопрос. — Магистр Изящных Наук. Так записано в дипломе Тэйни Стуре, той юной матери, чью жизнь ты, Лоран, прочел в молоке. Главный спец по эстетическим изыскам и изысканиям.

— Истинная матрешка смыслов, — подтверждает Астроном, кладя ей руку на колено. И продолжает очень серьезно:

— Сложнейшая электронная магия определяет не имена, а наши роли. Можно сказать, воплощенные в нас атрибуты. По традиции, они должны полностью совпасть с установленными издревле, но это получается редко, обычно дело ограничивается девятью-десятью именами из тринадцати. А ныне полностью совпали все ярлыки, а ваше имя к тому же обогатилось неожиданным расширением.

— Мы ведь не… как это? Угрозыск, — говорит Карен на моем родном языке так, что мне слышится «угроза». Но голос его звучит куда как мягче прежнего. — Мы опираемся лишь на то, что слышим от подвергающегося Суду, и то, что нам самим удается в нем понять. И наши приговоры не подлежат насильственному исполнению. Это предоставляется личному выбору и судьбе.

— Лоран, отойдите на минуту от линии обстрела, — просит меня Шегельд. — Вы хороший менталист, а нам нужно уточнить между собой кое-какие формулировки.

Я так понял, что обвинителем никто из них быть не желает. Особенно если учесть известное совпадение этой роли с ролью палача.

Мои отчасти подзабытые сторожа приняли меня за руки и поставили к ближайшей стенке. Попирая ногами здешний поделочный камень, я слышал кожей спины какой-то напряженный шорох, бесплотные подобия голосов — но они вмиг утихли. «О чем там спорить, — подумал я, — либо юрист, либо самый главный».

— Или тот, кто более всех молчал, — ответила девушка.

Маллор?

Тут меня зовут обратно. За краткое время, что понадобилось для секретного заседания, магистерский трон с принудительно-поворотным механизмом исчез, как под землю. Двенадцать сидят, но с очень прямой спиной. И когда я занимаю свое прежнее место в центре счастливой подковы, передо мной встает — не кто иной, как… Танцовщица Эррат. Очень высокая и строгая.

— Ролан. От имени Двенадцати Старших Легенов я оглашаю ваш смертный приговор, непреложный и обжалованию не подлежащий. За похищение и сокрытие, незаконное использование и попытку изменения или даже уничтожения Силта Власти — вы присуждаетесь к ненасильственному истреблению обеих сокрытых в вас

сущностей — Темной и Светлой. Однако благодаря крайней степени вашей неуязвимости мы не можем ныне избрать достойный вас способ гибели. Поэтому вы обязуетесь безысходно пребывать в Резиденции и сопряженных с нею подземных пределах до тех пор, пока мы не придем насчет вас к полному и единодушному согласию. Также вы понуждаетесь в течение всего этого времени подвергаться медицинским исследованиям, за полнейшую секретность и неразглашаемость которых мы перед вами ручаемся. Хотя вы отказались от всего, что связано с вашим незаконно обретенным положением в Оддисене, на весь срок вашего земного и подземного пребывания за вами будут сохранены так называемые пассивные права магистра, с которыми вы получите возможность ознакомиться особо. То, что мы решили, вам надлежит принять безоговорочно, однако вы имеете право задать Собранию вопрос. Один-единственный.

— На ком вы собираетесь обкатывать мою смерть? — говорю я сразу и в лоб.

Эррат слегка смущается. Отвечает Салих:

— Вы что, нас за шкуродеров держите? На виртуальных цифровых моделях. Потом будем торговать компьютерными страшилками и заработаем на том особо крупные бабки. И кстати разгрузим коллективные мозги от скопившихся там ужасов повседневного быта.

— Теперь мы уходим, — говорит за всех Карен.

И Старшие удаляются во тьму — куда тише, чем явились. Исчезают совсем.

Остались на этой планете я, мои охранители и парочка исламоименных африканцев: Зульфия и Салих.

— Ну что, господин магистр-без-обязанностей, одни права, попробуем, что ли, упиться столовым кумысом? Или рискнем вдарить по пиву? — говорит наш криминально-компьютерный гений.

— Нет, правда, Ролан-ини, нам всем стоило бы устроить разрядку, — поддакивает Зульфия. — Пока не вечер. Эти почтеннейшие призраки иных времен…

У меня натурально отвешивается челюсть.

— Ну, Зали, — укоризненно говорит ей Салих, — нельзя же так, совсем без перехода. Возьми себя в руки и объясни господину экс-магистру толком. Ты ведь умница — мировой экономический кризис одной левой разгребешь, только что это никому на хрен не нужно.

— Ах, я не волшебница, я только учусь, — жеманно произносит Зульфия.

Безымянная парочка в арьергарде улыбается.

— Ой, разрешите наконец представить: Оливер и Альда, — приветственным жестом указывает на них Зальфи. — Крутые айкидошники и по совместительству — стратены-политологи. Боюсь, что некто выбрал их не по причине великих талантов, а ради поэтического созвучия с вашим именем.

— Ага, «Песнь о Роланде», — догадываюсь я. — Отважный друг и верная невеста.

Мы спешно забросили свои тела в молочное кафе, где мне популярно разъяснили, что моему «спасланию» (Оливер стащил термин из заходеровского «Винни-Пуха») уже ничто не грозит, даже тройная порция конской лактозы. И, скорее всего, вообще не грозило: а теперь его уж точно развернули и прочли. Но это не столь важно.

— А важно то, что мне перед питием стоило бы отлить, — отвечаю я. — Там, на заседании Верховного Совета, был один критический момент…

Всеконечно, они смеются, и я получаю передышку, чтобы за деревянной ширмочкой с унитазом в стиле биде поразмыслить, вынесет ли наперсток моего желудка хотя бы рюмашку горячительного. Писать мне вроде и не хотелось, но ради отмазки я выдавил из себя какую-то поганую каплю.

— Нынешний Совет обходится без магистра и по этой причине состоит из Девяти, — начинает Зульфия свою проповедь, едва я упел приземлиться рядом. — Нам понадобилось вызвать Пребывающих в Иномирье и подкрепить их двумя самыми молодыми и не обюрократившимися членами действующего легената. Странники, те, кто был высшими легенами при Та-Эль Кардинене, как и она, способны проживать заново все состоявшиеся жизни, как мы читаем книгу. но в здешнюю могут проникнуть лишь тени, которые они отбрасывают во времени.