Златоград
Шрифт:
— Слушай, Володька, ты что-нибудь слышал о Киндерграде — городе нерожденных детей?
— Какой город?
— Киндерград.
— Без понятия… Ну что, погребем обратно?
Степана так и подмывало ответить в рифму, но он сдержался.
О городе нерожденных детей, или Киндерграде, ему рассказал Амур на последнем свидании перед судом. Именно оттуда, из Киндерграда, малыш направился «на поиски папки», как он сказал своей сестренке. Дожидаясь Степана, бродяжничал в компании с такими же горемыками. Амур
— Ты погляди, батя, тучи-то разбежались. Того и гляди солнышко выглянет!
Степан огляделся. И вправду, небесное одеяло истончилось, кое-где даже пробивала лазурь. Мгла рассеялась, и вдали стал виден какой-то поселок. И ни какие-нибудь бараки, а настоящие коттеджи из красного кирпича, все больше о двух этажах, а кое-где и трехэтажные.
— Что там за дома? — спросил Степан напарника.
— А-а, это новые русские живут, — с кислой миной ответил кент. — Шакалы. Они в лагере не задерживаются. Осмотрятся и — в тундру. С нами им западло жить.
Степан удивился: значит, и здесь можно устроится по-человечески, а не по-скотски?!
— А кто ж им строит такие дома?
— Без понятия, — привычно ответил кент, но потом всё-таки поднапрягся и вспомнил кое-что: — говорят, какие-то Вольные Каменщики… а кто они такие — хрен его знает. Тоже наверное, какие-нибудь шакалы…
— Все правильно, — заключил Степан. — В Библии так и сказано: «У кого есть что-то, тому и прибавится, а у кого нет, у того и последнее отнимется».
— Нет в жизни правды, — вывел Володька.
— «Но правды нет и выше». «Что на земле, то и на небе. Что на небе, то и на земле».
— Вот ведь гадство. Как же тут не уколешься, — Володька со злостью плюнул.
— Все от нас зависит, Вовка. Надо сделать так, чтобы у нас что-то было. Тогда и нам прибавится.
— Ага. Держи карман ширше.
Они погрузились в лодку и отчалили. Теперь грести была очередь Степана. Сидя лицом к корме, он мощными взмахами весел погнал лодку против течения. И все смотрел, как удаляется поселок новых русских.
И вот он растаял в тумане, который опять становился все плотнее по мере того, как они приближались к лагерю.
Когда они под вечер уже подходили к лагерной ограде, Володька вдруг споткнулся. Степан не обратил на это внимание, полагая, что кореш быстро его догонит. Но Володька споткнулся еще раз и даже не споткнулся, а увяз одной ногой в какую-то ямку.
— Черт! — выругался кент.
Шагнул и вдруг провалился по колено другой ногой. Причем на таком месте, где не было никакой ямы или болота. Степан остановился, тревожно взглянул на кореша. Тот жалко хохотнул, вытаскивая ногу; пошел осторожно, как по тонкому льду — и вдруг разом ахнул в землю до пояса. Гримаса
— Батяня, помоги! — заорал он, пытаясь зацепиться руками за что-нибудь. Скреб пальцами, ногтями, но земля, как болотная жижа, медленно его засасывала.
— Руку давай! — крикнул Степан, сильно наклоняясь вперед и не подходя близко, как будто вокруг кореша была полынья. Их руки сцепились. Но ничего не помогло. Тогда Степан, поборов страх, подскочил вплотную, обеими руками обхватил товарища за подмышки — и потянул. Тощий Володька оказался на редкость тяжелым. Степан не удержался на ногах, стал падать…
Они повалились на бок, лежали на земле, тяжело дыша. Володькины ноги были свободны.
— Благодарю, — сказал Володька, поднимаясь. — Ты меня спас…
Он еще стоял, сгорбившись, расставив руки, ожидая — вдруг снова земля разверзнется. Но земля вроде бы простила Володьку. На некоторое время.
Степан отряхнулся, и они осторожно пошли к бараку.
— Может, тебя под руку взять? На всякий случай… — предложил Степан и сразу понял, что сморозил глупость.
— Да ты что! — отшатнулся кореш. — Мы же в лагере.
Володька — бледнее бледного — шел по территории осторожно, нес свое тело, как неразорвавшуюся мину. Бескровные его губы шевелились, словно он читал молитву. Интересно, какую молитву он читал, если не знает ни одной.
С некоторым облегчением поднялся он по трем ступенькам и ступил на крыльцо своего барака. И там перевел дух. Все же доски — не земля.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Отяжелел ты, Володенька, вот в чем дело, — сказал Степан. — Нравственно отяжелел.
Они сидели в своей «плацкарте», дощатые стены которой поднимались от пола метра на полтора, так что если встать, можно было разглядеть весь барак и его обитателей. Закуток был неказистым, крошечным — только две койки и помещались. По разным сторонам они стояли. Еще висели две самодельные полочки, оставшиеся от предшественников. Где они сейчас, эти люди, Степан не знал. Как он понял: люди приходят сюда и уходят — кто наверх, кто — вниз. Как друг Володьки. Как, наверное, уйдет сам Володька.
— Так что же делать? — жалобно спросил кореш, сиди с ногами на койке, накрытой тряпьем, по большей части рваным и засаленным. В бараке стояла жара от натопленной печки, и кореш был в майке и трусах.
— Я тебе сто раз говорил, — ответил поэт, расстегивая рубашку. — Изменится надо. А чтобы измениться, надо набраться духовной энергии. Без духовности мы становимся тяжелее, и нас влечет в нижние слои — во второй круг, третий… и так, пока не упадем на самое Дно. Не приведи Господь там оказаться. Ничего не поделаешь — такова физика этого мира. Вернее трансфизика…