Златовласка
Шрифт:
– Мне плевать, на кого я похож в этом самом письме!
– Ты напоминал своей сестре, что приближается день рождения Морин. Ты просил ее прислать открытку. Помнишь?
– Да, помню.
– Если бы ты собирался убить Морин…
– Ничего я не собирался.
– Значит, это было непреднамеренно, так?
– Да. Я уже рассказывал. Почему бы вам не прослушать запись? Там все записано. Так какого же черта вам еще нужно?
– Мне нужно знать причину.
– Я не знаю.
– Расскажи, о чем вы
– Я уже рассказывал. Она сказала, что напугана, и попросила приехать.
– Чего она боялась?
– Она не сказала.
– Просто сообщила, что напугана?
– Да.
– Но не сказала, чего боится?
– Она сказала, будто не знает, как ей быть.
– Насчет чего? Майкл, ты только повторяешь…
– Проклятье, это именно то, что она тогда сказала. Точно.
– И ты даже не поинтересовался, в чем причина? Человек говорит: «Я не знаю, что мне делать…»
– Это правда. Я не спросил у нее.
– Даже не полюбопытствовал?
– Нет.
– Но отправился к ней домой?
– Это прекрасно известно.
– Зачем?
– Потому что она была напугана.
– И не знала, что ей делать?
– Вот именно.
– Но и позже она не сказала тебе, чего боялась?..
– Послушайте, вы что – хотите поймать меня? – внезапно окрысился он.
– Поймать тебя?
– Вы плохо слышите?
– Как это «поймать»?
– Да ладно.
– Никто не собирается ловить, Майкл…
– Хорошо.
– …поверь мне.
– Ладно, тогда почему бы вам не отправиться отсюда, а? Я больше не желаю говорить о Морин, ясно?
– Зачем ты попросил свою сестру отправить Морин открытку?
– Я только что сказал вам, что не желаю больше…
– Ты тоже хотел отправить ей открытку?
– Нет. Я хотел купить ей что-нибудь.
– Что именно?
– Какое это имеет значение? – спросил он. – Ведь он мертва.
– Майкл… когда ты той ночью пришел к ней в дом, о чем у вас был разговор?
– Не помню.
– Вы зашли на кухню, уселись за кухонным столом… Так, по-моему, ты рассказывал?
– Да, верно.
– О чем вы тогда разговаривали, вспомни?
– Не знаю.
– Вы говорили о твоем возвращении в колледж?
– Да. Точно, мы обсуждали возвращение в колледж. И алименты. Прекращение отцом выплаты алиментов.
У него была своеобразная манера ухватиться за предложение и повернуть его по своему усмотрению. Только что он не мог припомнить, о чем они с Морин разговаривали. Но как только я предложил приемлемую для разговора тему, он тут же за нее ухватился и готов был расширить и углубить ее. Задай я подобный вопрос своему клиенту в зале суда, адвокат противной стороны тут же вскочил бы и протестовал на том основании, что я, мол, подсказываю свидетелю. Я решил быть с ним более осторожным.
– Как
– Ну… допоздна. У меня нет часов.
– Тогда как же ты определил, что уже поздно?
– Ну… она сказала, что уже поздно.
– Кто сказал, что уже поздно?
– Морин.
– А потом?
– Не знаю, что было потом.
– Тогда ты схватил нож?
– Не помню. Я уже сто раз говорил, что не помню!
– Майкл, во время вашей с Морин беседы ты встал из-за стола и схватил нож. Это ты рассказал Юренбергу в своем заявлении. Я хочу знать причину. Я хочу знать, что такое было сказано, что побудило тебя…
– Ничего. Убирайтесь вы к черту. Ничего такого сказано не было!
– Ты просто так схватил нож?
– Да.
– Ни с того ни с сего?
– Не помню.
– Только что ты утверждал, что Морин обратила внимание на то, что уже поздно…
– Она сказала, что хотела бы лечь спать, так как уже поздно.
– Это в точности ее слова? Можешь вспомнить?
– Она сказала, что она… что ей завтра предстоит трудный день и уже поздно и она собирается лечь спать.
– Это похоже на…
– Это ее слова.
«Он был у нас прошлый вторник. Они с Морин полночи сидели на кухне и разговаривали. По-настоящему сердечная беседа. О том, что я перестал платить алименты, о его возвращении в колледж – они бы никогда не кончили, если бы я не сказал, что собираюсь лечь спать, поскольку завтра у меня трудный день».
– Это похоже на то, что рассказывал твой отец.
– Отца там не было.
– Не в ночь с воскресенья на понедельник, Майкл, а раньше, в ночь со вторника на среду. Когда вы с Морин за полночь беседовали за тем же кухонным столом.
– Мы… разговаривали и в воскресенье ночью тоже.
– Неужели?
– Да, я же говорил вам, мы…
– И ты так и не поинтересовался, чего она все-таки боится?
– Нет.
– Но ты же сам говорил, что из-за этого ты и отправился к ней в дом.
– Точно.
– Ты поймал машину на Стоун-Крэб…
– Да.
– …потому что Морин чего-то боялась…
– Я…
– …а потом взял и убил ее?
Он не ответил.
– Майкл?
Он по-прежнему молчал.
– Майкл, скажи мне, кто звонил тебе в воскресенье вечером?
– Морин. Я же говорил вам, что это была Морин.
– Майкл, а по-моему, тебе звонила не Морин. Я думаю, что, когда ты приехал, Морин уже была мертва.
Он затряс головой.
– Кто ее убил, Майкл? Знаешь ты, кто ее убил?
На другом конце коридора послышался лязг открываемой двери и поспешные шаги. В камеру вошел Юренберг.
– Вам лучше подняться наверх, – угрюмо заметил он. – Я совсем увяз в этом чертовом деле. Есть еще одно признание.