Злая империя
Шрифт:
Я знала, чего я — чего мы — хотели. Я уже собрала дизайн. Эмми сняла его с моих рук и добавила к нему по-своему, а затем он, наконец, достался Ди, который просто заставил его петь.
Я одержима этим. И я не могу дождаться, чтобы смотреть на это каждый день до конца своей жизни.
Себ, однако, сейчас ни хрена не видит, и это его убивает.
— Себ? — Я спрашиваю, мой голос совершенно невинен.
— Да, — рычит он, его глаза, которые сверлили меня все время, пока мы были здесь, сузились от любопытства.
— Имя Тео пишется Т-е-о-д-о-р,
Его губы поджимаются, когда смысл моих слов доходит до него. Я также не скучаю по тому, как голова Эмми из любопытства вылетает из своей камеры. Она видела дизайн, но все же, услышав имя Тео, вызывает реакцию.
Черт, прошлой ночью, я хотела бы быть мухой на их стене.
— Тебе понадобится напоминание, потому что, если у тебя на коже останется хоть одно из их гребаных имен, они больше не будут дышать, чтобы увидеть это.
Ди хихикает, и после того, как он немного размял спину, шум возвращается, и он возвращается к работе.
— Посмотрим. Он только болтает, — говорю я Д.
— Я, черт возьми, что? — Себ усмехается.
Ди качает головой в ответ на наши препирательства. Я могу только предположить, что он полностью осознает, насколько опасны Себ и остальные члены семьи Чирилло, но он никогда ничего не говорит — кроме имени Себа, когда мы приехали, — чтобы подтвердить или опровергнуть это.
Я думала, что время будет тянуться, пока я лежала здесь, мучая Себа. Но слишком скоро Ди садится и объявляет, что он закончил, с торжествующей улыбкой на лице.
— Могу я посмотреть? — Спрашивает Себ, наклоняясь вперед.
— Нет, — радостно отвечаю я. — Заверни меня, Ди. Затем я хочу посмотреть, какой слабак мой мужчина. — Я подмигиваю, даже не пытаясь скрыть свое поддразнивание.
— Слабак. Ты же знаешь, что у меня уже забиты оба рукава, верно?
— Внутренняя поверхность бедра — это не шутка, — добавляет Ди, с радостью присоединяясь.
— Неважно. Оторви свою задницу от стула, детка.
Не дожидаясь инструкций, он сбрасывает штаны, заставляя глаза Эмми и Ди расшириться от удовольствия, прежде чем вскочить на место, от которого я ковыляю прочь, обертывание на бедре и широкая улыбка на моем лице.
— Ты в порядке? — Спрашивает Эмми, когда я опускаюсь на диван рядом с ней. Она передает мне банку содовой, и я, не теряя ни секунды, забираю ее у нее.
— Так хорошо.
— Это не больно? — Спрашивает она, глядя на мое больное бедро.
— Оно того стоило.
Она качает головой, глядя на меня. — Ты безнадежна, ты это знаешь, верно?
Я смотрю на Себа, устраивающегося поудобнее на стуле, и его глаза находят мои.
— Да. Мне все равно.
— Я серьезно надеюсь, что ты не собираешься набить мне на бедро какого-нибудь милого розового плюшевого мишку или что-то в этом роде, — ворчит Себ, когда жужжание возобновляется.
— Я храбрая, Себ. Но я не настолько храбрая, — шучу я. — Доверяешь мне, да?
Он кивает мне, а затем Ди, чтобы начать.
***
— Я голодна, —
— Тогда иди и принеси нам всем еды, — говорит ей Ди, вытаскивая бумажник из кармана и бросая его на диван.
— Конечно. Ты идешь? — Она спрашивает меня.
— Да, я умираю с голоду.
Я только что надела юбку, но быстро засовываю ноги в ботинки и направляюсь туда, где Себ лежит на стуле с закрытыми глазами.
Для начала я задавалась вопросом — слабо надеялась — это причиняло ему такую боль, что он не мог сосредоточиться ни на чем другом, но вскоре стало очевидно, что он на самом деле спит. Чертов чудак.
Он явно не совсем в восторге, потому что в ту секунду, когда я прижимаю руку к его груди, его глаза распахиваются, и он смотрит на меня с мягкостью в выражении лица, которая растопляет мое сердце.
— Мы идем за едой. Есть пожелания?
— Да, возьми с собой кого-нибудь еще.
— Себ, у нас все будет хорошо. — Я похлопываю по своей сумочке, молча говоря ему, что я более чем экипирована.
Его глаза сужаются, но он не спорит.
Так получилось, что в ту секунду, когда мы подходим к стойке регистрации, Бифф надевает пальто, готовая выйти.
— Как дела? — Она спрашивает, когда замечает нас.
— Это хорошо. — Я задираю подол юбки, показывая ей свои новые чернила. — Мы идем за едой.
— Я принесу кофе для парней. Поехали.
Она может быть на несколько лет старше нас, но, когда мы идем по улице, я легко беседую с Бифф о ее работе и жизни в целом. Это довольно освежающе — разговаривать с кем-то, кто не имеет ни малейшего представления о драме, окружающей мою жизнь прямо сейчас. Это заставляет меня понять, насколько это угнетает, оглядываться через плечо каждую секунду и ждать, когда этот больной ублюдок сделает свой следующий шаг.
К счастью, поездка, в результате которой получаются бургеры, картошка фри и огромный поднос с кофе, проходит без происшествий, и когда нам с Эмми удается вернуться в комнату Ди, он как раз наносит последние штрихи на Себа.
— Это выглядит безумно, — говорю я ему, хотя Себ не смотрит вниз. Он не делал этого с тех пор, как начал Ди. Его сдержанность впечатляет меня, потому что я бы ни за что не смогла ждать, особенно если бы понятия не имела, что происходит с моей собственной кожей.
— Позволь мне завернуть твоего мальчика, и мы сможем поесть, — говорит Ди, его глубокий голос грохочет по комнате.
Я понятия не имею, как он просидел в такой позе, разрисовывая нас чернилами весь день и вечер. У него, должно быть, ужасно болит спина.
Мы с Эмми разворачиваем наши бургеры и едим в тишине, пока Ди спрашивает Себа, не хочет ли он посмотреть.
— Нет, просто заверни меня.
— Ты не хочешь увидеть? — Спрашиваю я с набитым ртом.
— Конечно. Но я посмотрю позже. С тобой.
Мое сердце трепещет от его слов.
— Вы знаете, вы двое почти милые, — признается Ди, когда заканчивает.