Зло именем твоим

Афанасьев Александр

Связь накрылась к чертям, никто ничего не знал — где командование, кто командует, что вообще происходит. Он видел, как на глазах разваливалась армия, толком еще и не бомбили — но кто-то уже разбредался по домам, кто-то просто бессмысленно метался по уезду, не зная, что делать. Движение Талибан, возникшее, словно птица Феникс из небытия, сейчас стремительно таяло, как кусок сахара, брошенного в чашку с горячим чаем.

Информация приходила безрадостная. Усама бен Ладен, неизвестно откуда, сделал заявление и взял на себя ответственность за события 9/11, что лишний раз доказывало, что он саудовский агент, бригадир Шариф не исключал, что Усама

уже находится у американцев.

Они нашли муллу Омара и самых близких к нему людей в окрестностях Кундуза, в небольшом селении, где ему не нашлось никакого другого пристанища, кроме гостевого дома, который был в каждом селе. Около дома были две автомашины, русский «УАЗ» и «Тойота», закрытые чехлами, с муллой Омаром было всего шесть человек. Связи — нормальной связи — не было ни с кем, только стандартные рации.

«УАЗ», на котором ездил бригадир Шариф (для Афганистана — машина самое то, проходимая и простая), остановился около дома, бригадир вышел из машины — и дула автоматов, направленные на него, опустились. Здесь его знали, и знали хорошо.

Мулла Мохаммад Омар, одноглазый, который потом станет вторым из разыскиваемых террористов во всем мире, — сидел на покрывале, постеленном прямо на земляной пол, ел лепешку и пил кислое молоко — обычная еда кочевников. Рядом с ним была большая сумка, и тут же работало радио. Увидев бригадира, он показал на место напротив себя.

— Сядь и раздели со мной мою скудную трапезу, гость из Пакистана… — сказал мулла, — ведь каждый гость послан нам Аллахом.

Мулла Омар, несмотря на то, что потом начнут говорить пропагандисты, в быту всегда отличался личной скромностью, у него никогда не было золота, не было счетов в банках, питался он очень скромно — и это была не поза, он действительно так жил, и многие талибы из идейных жили так же. Может быть, поэтому афганцы выступают против власти, которая торгует наркотиками, имеет миллиардные счета в западных банках, строит трехэтажные виллы с фонтанами, когда у большей части их подданных нет и глотка чистой воды, и похищает маленьких мальчиков в гаремы.

— Я не покидал Афганистана в течение последних четырех месяцев, — сухо сказал бригадир, садясь напротив и принимая лепешку.

— Не хочешь ли ты сказать, что ты стал правоверным мусульманином, идущим по пути джихада? — спросил мулла, но не с подозрительностью, а с какой-то горькой иронией. — Аллах свидетель, нам нужен каждый человек, готовый воевать за нас.

— Готовый умирать за нас, — поправил бригадир, откусив от лепешки, — но нужна ли их смерть Аллаху?

— Видно, что ты не правоверный. Любая смерть на пути джихада угодна Аллаху, и каждому шахиду — рай.

— Я не правоверный. Я — профессионал. Меня учили русские, а это — видит Аллах — лучшие учителя из тех, какие здесь были. Когда русские пришли сюда — два года не было войны. Но потом она все же началась. Мы идем по земле, где нас не ждут, где мы не нужны. С тех пор как мы подошли к Пандшерскому ущелью, мы больше не пользуемся поддержкой людей. Люди в Пандшерском ущелье, и тот же генерал Достум готовы пойти на сделку с самим Иблисом, только бы уничтожить нас. И они уничтожат, а американцы им помогут. Много ли чести в том, чтобы потерять свое войско в заранее проигранном сражении.

— Но я не могу отказать людям в их праве умереть за Аллаха… — ответил мулла после долгих размышлений. — Да и Буш. Разве он властен над нами?

— Властен. Потому что у него есть самолеты, обрушивающие смерть нам на голову,

а у нас этих самолетов нет. Но дело не в этом. Приехав сюда, я нарушил отданный мне приказ. Я приехал сюда, потому что верю в будущее моей страны, муаллим, она и моя и ваша, эта страна — а те, кто расплачивается ею как разменной монетой, — они не любят нашу страну, они не знают, что такое — быть афганцем. Прикажите всем подчиненным вам людям спрятать оружие и расходиться по домам. А тем, у кого нет здесь дома, собираться и уходить в Пакистан. Когда сюда придут американцы — они не принесут сюда ничего, кроме спесивой гордости, люди возненавидят их. И вот тогда мы, сохранившие армию для будущей битвы, скажем свое слово…

* * *

Через несколько дней два автомобиля «УАЗ» свернули с дороги на Кандагар, по которой шли беженцы, проехали несколько километров и остановились посреди продуваемого холодным ветром плоскогорья.

Бригадир Шариф посмотрел на часы — час до темноты.

— Выходим. Ты — впереди.

Один из боевиков личной охраны муллы взял автомат.

— Нет! — Бригадир Шариф ударил его по рукам. — Не смей! Автоматы. Гранатометы оставить здесь. Только то, что можно спрятать!

Экстремист недобро улыбнулся:

— Почему ты хочешь оставить нас без оружия? Может, ты ведешь нас в руки неверных, как баранов на заклание?! И у тебя есть автомат — у единственного из нас.

— Ты сам баран! Американцы следят за всем с воздуха! Если они видят оружие — они сразу открывают огонь, они видят каждую цель, которую уничтожают! Мой автомат в сумке, его не увидишь! Если мы пойдем без оружия — нас просто примут за кочевников!

— Кочевники тоже ходят с оружием!

— Делай, как говорит неверный! — тяжело сказал мулла Омар. — И все делайте так, как говорит вам неверный.

Боевики посмотрели на бригадира, но ничего не сказали.

Бригадир прикинул расстояние по компасу, махнул рукой:

— Пошли.

И они пошли навстречу серым, пустым, выстуженным ветром горам…

* * *

Утром они увидели вертолеты — передвигаться по горам стало рискованно, американцы поняли, в чем дело, и попытались — насколько это возможно — перекрыть границу. Им нельзя было заходить ни в одно селение — здесь не любят и не уважают проигравших, если они зайдут в селение — можно будет ожидать того, что их в лучшем случае убьют. В худшем — схватят и отдадут американцам за вознаграждение. Бригадир отчетливо понимал, что теперь они здесь — чужие, они чужие на этой земле, и даже он тоже — чужой.

Сначала он хотел идти туда, где были его родные места и где до сих пор жили его родственники. Но потом передумал — одному Аллаху известно, что там теперь. Он был бинангой, что в дословном переводе это значит «без родства», человек, потерявший связь с родом. Бинангой пуштуны называли подлеца, человека без чести. Такому — не помогут.

Потом они нашли пещеру. Тут было много пещер, в том числе пещер, оборудованных для нахождения там групп сопротивления, они остались со времен советского вторжения в Афганистан. Русские ушли отсюда двенадцать лет назад — но казалось, что прошла вечность, целая эпоха. Думал ли хоть кто-то из тех, кто сейчас шел в этих горах, думали ли те, кто когда-то воевал с шурави, — что все кончится именно этим? И предвидели ли они, что будет потом?