Зло в имени твоем
Шрифт:
Но по тому, как вскочил начальник тюрьмы, она поняла, что вошедший имеет отношение к высшему начальству.
– Сеньор Родригес, – услужливо залепетал начальник тюрьмы.
– Кто это? – спросил Родригес, проходя к его столу и показывая на Марину, словно ее здесь и не было.
– Журналистка. Из Мексики, – засуетился начальник тюрьмы. – Я ее сейчас выгоню. Уходите, сеньора.
– Подождите, – сказал Родригес, – вы пришли сюда написать репортаж?
– Читатели хотят знать, что происходит в вашей стране, – осмелев, сказала Марина, – мне нужна информация.
– Нужно помочь молодой женщине, – улыбнулся
– Конечно, сеньор, – сразу согласился начальник тюрьмы.
– Что вы хотите увидеть? – спросил Родригес. – Заключенных, наших офицеров, условия в тюрьме? Что именно?
– Что вы мне покажете. – Ей не нравился развязный тон этого офицера.
Она уже жалела, что не послушалась совета начальника тюрьмы.
Родригес усмехнулся.
– В таком случае пойдемте, сеньора. Мы покажем вам много интересного.
И она пошла за этим офицером. Тюрьма была переполнена заключенными. Сразу после переворота людей начали сгонять на стадионы, превращая их в огромные концлагеря. Потом, как-то рассортировав заключенных, начали строить специальные поселения на юге страны. Но тюрьмы в городах все равно были переполнены. Каждый день находили новых коммунистов, социалистов, профсоюзных активистов и просто людей, не очень лояльно относящихся к правящей в стране хунте.
При любых потрясениях, при любых карательных акциях против большого количества людей в их число всегда попадают случайные и невиновные люди. При этом имеется большая вероятность того, что люди, ответственные за проведение подобных акций, постараются включить в число возможных жертв и своих личных недругов, сводя личные счеты. История богата подобными примерами. Когда начинается волна репрессий, не особенно разбираются с каждым отдельным человеком. И существующая вероятность попадания под этот маховик случайных людей тем больше, чем больше поднявшаяся волна. Таковы объективные законы человеческой подлости.
Марина шла за своим проводником, словно Данте, проходящий круги ада. Она впервые попала в тюрьму. В ее подготовке, очевидно, имелся существенный пробел – она никогда ранее не бывала в подобных учреждениях. И хотя внешние признаки не вызывали особых ассоциаций, она слышала крики, доносившиеся из камер заключенных, и возгласы надзирателей. Остальное дорисовывала фантазия.
– Вам интересно? – холодно спросил Родригес.
– Пока не очень, – призналась она.
Он неприятно улыбнулся и пошел дальше. Начальник тюрьмы бежал рядом. Они вошли в какое-то помещение, где стояло лишь несколько стульев и стол. Родригес сел за стол и презрительно кивнул начальнику тюрьмы.
– Можете идти.
Тот быстро выбежал за дверь.
– Садитесь, – разрешил Марине Родригес, – давайте поговорим.
– Простите, – сказала она, усаживаясь на стул и доставая магнитофон, – я не знаю, с кем разговариваю.
– Это и необязательно, – ответил ей неприятный собеседник, – и выключите свой магнитофон. Здесь это не принято.
Она убрала магнитофон в сумку.
– Я попрошу привести к нам кого-нибудь из заключенных, – неприятно улыбнулся Родригес, и она вдруг поняла, что он специально привел ее сюда. Почувствовала это почти интуитивно. Родригес вызвал дежурного и приказал ему доставить заключенного, взятого вчера вечером.
– Вам
Она с ужасом подумала, что непонятным образом предчувствует дальнейшее развитие событий. И не ошиблась. В комнату ввели измученного, избитого, в кровоподтеках и ссадинах ее связного. Это был Франсиско Эганьа.
Он встал перед ними, прислонившись к стене. Рядом стоял высокий красномордый надзиратель.
– Не прислоняться, – заорал он, ударив старика по лицу.
Тот покачнулся, но устоял на ногах.
– Вы можете поговорить с этим заключенным, – улыбнулся Родригес, – он коммунист и знает много интересного.
Эганьа молчал. Она поняла, что именно их приезд спровоцировал арест старого коммуниста. Очевидно, чилийские власти давно следили за ним, пытаясь выйти на его связи. И зафиксировали его встречу с мексиканскими журналистами. После отъезда ее «оператора» и звонка Чернова, который они наверняка прослушали и записали, старик был обречен. Власти просто обязаны были его взять, хотя бы для того, чтобы понять – почему именно к нему приезжали журналисты для встречи. Косвенно это, конечно, подтверждало алиби самой Марины. Если бы ее подозревали в связях с коммунистическим подпольем, они никогда не стали бы арестовывать старика и демонстрировать его в тюрьме. Они попытались бы выйти на их связи. Но, арестовав его, они хотели выбить из Франсиско все возможные показания. Очевидно, это им особенно не удалось, иначе Родригес разговаривал бы совсем по-другому.
– Я его знаю, – вдруг чудовищно спокойно сказала Марина. Она успела просчитать все варианты и выбрала самый рискованный. Даже Франсиско посмотрел на нее с укором. Или это ей так показалось. А вот Родригес явно заинтересовался. Он не ожидал подобного развития событий.
– Вы его знаете? – недоверчиво спросил офицер. – И кто это такой?
– Франсиско Эганьа, – спокойно ответила Марина и снова прочла немой укор в глазах ничего не понимающего старика.
– Как интересно, – нахмурился Родригес. Он не понимал, какую игру она начала, и это его явно раздражало. – Каким образом мексиканская журналистка знает такого террориста, как он? Вы можете объяснить?
– Конечно, могу. – Она говорила это не столько для Родригеса, сколько для стоявшего перед ней измученного старика, словно чувствуя свою вину перед ним. – Мой оператор предложил снять интервью с разными людьми, в том числе и с бывшими коммунистами. Он и дал мне имя и телефон этого человека. Я с ним встретилась два дня назад у Ратуши и полчаса разговаривала. Он сказал мне обычный набор штампованных ругательств в адрес вашего генерала. Ничего конкретного. Просто общие слова о нарушении прав человека. Когда я ему сказала, что нужны доказательства, он обиделся и ушел. Вот и все.
«Пусть лучше его сажают за оскорбление хунты, чем за шпионаж», – подумала Марина и наконец увидела в глазах стоявшего перед ней заключенного радостное понимание. Ей показалось даже, что он кивнул в знак солидарности. А вот Родригеса ее слова просто взбесили.
– Он еще смеет ругаться. Подлец, террорист, – уже не сдерживаясь, офицер вскочил со своего места и дважды ударил старика по лицу.
На этот раз Эганьа упал.
– Подними эту мразь и убери отсюда, – приказал Родригес, – хотя подожди. Дай ему стул. Пусть сядет.