Зло
Шрифт:
Опять заверещал красный телефон, и Шорину очень захотелось подойти, снять трубку и поговорить о том, что неплохо бы сбегать в Домжур, попить пива или сгонять на Профсоюзную в маленькое кафе «Гагры», схавать кучмачи. Жить этим майским утром в свое удовольствие.
Иногда он думал, зачем ему столько денег, валюты, камешков. Зачем? Чтобы поить и кормить эту кодлу номенклатурную? Или для того, чтобы Ленку одевать и украшать, как рождественскую елку? Он не любил ее. Конечно, в постели она была весьма хороша. Все умела и, главное, делала самозабвенно. Шорин знал, кто подготовил эту
Шорину Лена была нужна, как туфтовый белый телефон. Это придавало ему вес. Дочь замминистра, красавица, умница. Короче, «спортсменка, комсомолка, отличница…». Лена была ему необходима, как белый «мерседес», на котором выезжал в свет. Он знал цену своей любовнице. Не сомневался ни на минуту, что, появись на его горизонте чуть заметная тучка, и она бросит его, как вышвырнула из своей жизни первого мужа-пьяницу, как разобралась с Ельцовым.
Ох, Ельцов, Ельцов! Не захотел жить, как люди, сейчас был бы уже замом, а то и редактором крупной газеты. Что еще надо, в ЦК уважают, депутатский значок. Не захотел. Теперь он исключенный из партии уголовник. Копать дальше он это дело не будет. Поживет пару годков вдали, снимет судимость, устроится на периферии в какую-нибудь газетку литсотрудником. С ним покончено… Надо в Столешников ехать. Обещал Шорин дочке самого хозяина земли советской достать уникальный сапфировый гарнитур.
Позже, значительно позже, Юрий восстановит в памяти во всех мелочах этот весенний день в квартире, где он родился. А пока этот день распадался на куски. И Ельцов никак не мог соединить их. Словно пишешь сценарий документального фильма, в котором все эпизоды отточены и хороши, а общей идеи картины нет.
Он повернул звонок, и дверь открылась сразу. Ждали его за этой дверью, очень ждали. Распахнул ее дорогой дядька Игорь Дмитриевич, а рядом с ним стоял дружок его любимый, кинорежиссер Слава Шатров.
И он шагнул в квартиру, почувствовал знакомый с детства запах этого жилья и понял — он дома.
Сначала сидели за столом на кухне, выпили по первой за освобождение, за возвращение его, за новую жизнь.
— Теперь все. Закусили, выпили немного, нам еще весь день пить предстоит, — сказал дядька.
— А ты думаешь, гости набегут? — усомнился Юра.
— И еще сколько, — засмеялся Шатров, — придут ребята, те, кто тебя не забыл.
— Не побоятся? — с некоторой иронией спросил Юра.
— Тоже мне, Солженицын, — засмеялся дядька, — чего бояться-то? А пока нам надо по делу поговорить. Пошли в твою комнату.
Только сейчас рассмотрел ее Юра по-настоящему. Письменный стол, красивый, родительский, полки с книгами, любимые картины с видами Москвы.
— Я твой стол, картины, книги, кресло старое у Лены забрал и сюда перевез. Она
— И на том спасибо. — Юра сел в старое деревянное кресло у стола.
Сел, положил ладони на зеленое сукно и окончательно понял, что вернулся.
— Ну, освоился? — Дядька понял его состояние.
— Дома, — улыбнулся Юра.
— Тогда давай по делу поговорим. — Игорь Дмитриевич взял со стола кожаную папку, достал бумаги. — Вот письмо от Союза кинематографистов. — Дядька положил перед ним казенный бланк, наискось перечеркнутый резолюцией: «Нач. 88 о/м. Немедленно прописать, выдать паспорт и доложить лично».
— А кто подписал? — спросил Юра.
— Тезка твой, первый зам и генерал-полковник.
— Вот это да. Как же ты смог, дядя Игорь?
— Смог. Помнят меня еще в родном МВД.
Игорь Дмитриевич не стал говорить племяннику, что бывший его зам, а ныне начальник паспортного управления Москвы заехал к нему и рассказал, что из МВД позвонил помощник министра и категорически распорядился не прописывать Юрия Ельцова в Москве.
— Игорь Дмитриевич, — смущенно покрутил в пальцах сигарету бывший его зам. — Только один выход — идти к Чурбанову. У вас вроде с ним хорошие отношения.
— Хорошие отношения имели место, когда он был старшим лейтенантом.
— Попробуйте. Я вам его прямой телефон дам. Он сам трубку поднимает.
— Где же ты номерок этот достал?
— Товарищ близкий дал. Только вам, Игорь Дмитриевич, лучше ему принести какое-нибудь официальное ходатайство.
— Подумаем, — сказал Ельцов-старший.
Он позвонил Славе Шатрову.
— А что здесь думать, — сказал Шатров, — Юрку из Союза журналистов исключили, а у нас все тихо. Он же вступил в Союз кинематографистов месяца за три до неприятностей, об этом никто не знал. Его членский билет у меня, я за него взносы плачу. Сделаем ходатайство и справку для домоуправления.
Игорь Дмитриевич похвалил себя за оперативность. Как только начальник розыска 88-го отделения позвонил ему и рассказал, что случилось, он понял все. Он поехал не в отделение, а на квартиру Юры, благо ключи у него были, а код охраны он знал. Лена была на работе. Игорь Дмитриевич собрал все бумаги племянника и документы и отвез их к себе. Так что люди, пришедшие в квартиру после него, не нашли там ровным счетом ничего.
Игорь Дмитриевич забрал паспорт, военный билет, членские книжки Союза журналистов и кинематографистов, удостоверение мастера спорта, институтский диплом, все награды племянника и документы к ним. Все, что, по мнению опытного сыщика, может пригодиться. И, конечно, архив.
Перед самым освобождением Юры он взял ходатайство Союза кинематографистов на имя замминистра и решился позвонить. Набрал номер, услышал ответ и представился:
— Товарищ генерал-полковник, беспокоит полковник милиции в отставке Ельцов.
Наступила пауза, а потом замминистра ответил весело и добро:
— Приветствую, Игорь Дмитриевич, рад, что позвонил. Какая нужда?
— Поговорить бы, товарищ…
— Да перестань ты с чинами этими, я для тебя раньше Юра был, ну а теперь по чину Юрий Михайлович. Есть у меня два часа, уложишься — приму.