Зло
Шрифт:
«НЕ ПОДОБАЕТ ПАРНЯМ ИЗ ЩЕРНСБЕРГА ОБЩАТЬСЯ С РАБОЧЕЙ МОЛОДЁЖЬЮ».
Два дня спустя он получил заказное письмо от адвоката Экенгрена. Если бы оно не оказалось заказным и не было запечатано красной сургучной печатью, Эрик посчитал бы, что это обычное нытьё о слишком высоких счетах из школьного магазина. Но содержание оказалось удивительным.
Дорогой Эрик,
как твой адвокат и просто как человек я хотел бы уделить время фактической ситуации, точнее тому, как она выглядит с чисто формальной точки зрения. Другими словами, у меня нет никаких причин излагать какое-то особое мнение на твои личные отношения с известным
Согласно школьным правилам, которые я в качестве твоего адвоката в определённой части признал, пусть и без энтузиазма, сексуальные отношения с персоналом должны рассматриваться как проступок, за который обычно в качестве единственного наказания предусматривается исключение.
Между тем соответствующие правила сформулированы недостаточно ясно. Они гласят, что посещение так называемого здания персонала является конкретным деянием, которое расценивается как преступление. Но тогда можно, с одной стороны, апеллировать: тебя же не смогли уличить в данном конкретно описанном нарушении, упомянутом в правилах. С другой стороны, известная молодая дама настолько точна в формулировках, что никаких сомнений относительно характера твоих действий не может существовать.
Когда я первоначально вёл переговоры с директором Л… на эту тему, он имел в виду, что исключение как таковое просто обязано воспоследовать. Он ссылался при этом на кое-какие побочные точки зрения насчет авторства телесных повреждений представителям школьного совета. Но в этой части доказательная база явно слаба, поэтому о наказании не может быть и речи. Я хотел бы сразу же обратить твоё внимание на данную ситуацию. То есть помнить и знать: определённые конкретные подозрения имеют место, и я посоветовал бы тебе избегать дальнейших проблем в данной сфере.
Что касается вопроса о твоих, как утверждалось, сексуальных отношениях с известной подсобной работницей из столовой, то здесь особое значение имеет тот факт, что школьное руководство узнало об этом путём, который может считаться не только нарушением неприкосновенности твоей личности, но равным образом должен рассматриваться как противозаконный (здесь речь идёт о некоторых инструкциях в почтовом законодательстве).
Поэтому я, как твой адвокат, посчитал необходимым действовать решительно, без задержки и без прямого указания с твоей стороны.
Я заявил, что в случае твоего исключения ты с моей юридической поддержкой обязательно подашь в суд на школу. Чисто формально подобный иск мог бы содержать только определённые требования о возврате платы за обучение, возмещении ущерба и так далее (едва ли на значительную сумму), но вовсе не здесь зарыта собака.
Как мне кажется, я доходчиво объяснил директору Л…, что в начале такого процесса я не смог бы удержаться от соблазна указать кое-каким из моих хороших контактов в прессе, особенно в Экспрессен, на тот достойный внимания факт, что молодой человек стал жертвой драконовских инструкций, несмотря на то что его единственным прегрешением сама по себе могла считаться лишь любовная история с другим молодым существом.
Директор Л… с большим пониманием отнёсся к моей точке зрения.
Учитывая, что тебе, кроме того, осталось совсем недолго пребывать в этой школе, прежде чем ты покинешь её навсегда, я смог заключить сделку, содержание которой ты по сути уже должен знать.
Тебя, таким образом, не исключат. Зато твоя отметка по поведению будет
Здесь, по моему мнению, особенно не о чем толковать, поскольку важная часть переговоров уже выиграна. Что касается влияния упомянутой отметки на твои планы поступить осенью в гимназию в Стокгольме, полной ясности нет. В любом случае прочие твои отметки, очевидно, будут такого характера, что набранная тобой сумма баллов прилично перевесит даже самые строгие требования к поведению. Как твой адвокат, я также приготовлю письмо, объясняющее причину данного феномена, после которого в моём понимании реакция на твою «Д» ограничится самое большее улыбкой. С директором гимназии Норра Рил, моей старой школы, мы вообще достаточно близкие друзья.
Тем самым, я хотел бы надеяться, что достаточно хорошо объяснил тебе, на каких условиях ты остаёшься в Щернсберге на это короткое, но важное для тебя время. Что касается более личного разговора на данную тему, которого я несомненно ожидаю с нетерпением, его, по-видимому, лучше всего оставить до нашей встречи.
После завершения этого семестра находящиеся в моём управлении средства, остающиеся от твоего фонда, составят примерно 8700 крон. Наилучшее применение этих денег мы обсудим, когда встретимся здесь, в Стокгольме. Короткое обучение за границей, пожалуй, выглядит неплохой идеей.
С наилучшими пожеланиями,
Хеннинге С. Экенгрен,
Член Шведского союза адвокатов
Эрик прочитал письмо несколько раз. Итак, всё срослось. Они совершили преступление, когда украли письмо. Но явно не это оказалось камнем преткновения. В суде школа оскандалилась бы. Вот в чём суть дела. Выходит, не закон, самый настоящий закон, оказался сильнее законов Щернсберга, здесь речь шла о другом.
Единственной реальной опасностью оставалось исключение со ссылкой на параграф тринадцать. Хотя что именно совет понял из произошедшего? Вряд ли директорские силы пошли на детальное обсуждение ситуации с советом «в этой части».
Но до выпускных экзаменов в гимназии осталось десять дней, и Силверхиелм, выходит, избежал своей участи: «…кое-какие побочные точки зрения относительно нанесения телесных повреждений представителям школьного совета… я посоветовал бы тебе избегать дальнейших проблем в данной сфере».
Однако его главный враг, которого явно не беспокоила сумма баллов, необходимая ему для поступления в Каролинский институт, начал совершать долгие прогулки. Эрик видел, как он шествовал по накатанной тракторами дороге, ведущей далеко в сторону болота, где они с Пьером прошлой весной наблюдали любовные игры тетеревов, и возвращался назад не раньше чем через два часа и двадцать минут. Два раза Эрик видел, как он исчезал в том направлении, и оба раза проходило примерно одно и то же время до возвращения.
Но сначала следовало разобраться с более важным делом. Эрик остановил у киоска нескольких финских официанток и объяснил, что у него отобрали письмо Марии. Так что он лишился её адреса. И уже на следующий день нужный адрес оказался у него в руке на клочке бумаги, когда он протянул свою нержавеющую тарелку за порцией.
Он начал писать бесконечные письма, которые потом на велосипеде отвозил для отправки в почтовый ящик на шоссе. Ведь школьный почтовый ящик не заслуживал доверия.
Затем он долго сидел под арестом с топографической картой окрестностей школы, на которой он и Пьер точками отмечали все свои наблюдения относительно птиц.