Злобный гений

Щепетов Андрей

– Но ведь война… - начал было Майнрад.

– Войну развязал немецкий король Людовик, - перебил священника Константин. – Он привык считать Моравию своей вотчиной, а Ростислава – вассалом. И ему пришлось не по нраву, что его перестали считать хозяином. Немецкие епископы покинули страну, а Людовик двинул туда войска. Причиной всему явилось тщеславие и гордыня. А наши мирные проповеди здесь ни при чём.

Николай протянул руку к Евангелию. Философ передал книгу папе. Тот осторожно провёл рукой по уродливому шраму на твёрдой обложке.

–

Что это?

– Эта книга когда-то спасла мне жизнь, - ответил византиец.

Первосвященник не стал больше ни о чём спрашивать. Он одну за другой перелистывал страницы, внимательно всматриваясь в незнакомые буквы. Николай ещё раз провёл пальцами по страшной ране на бумаге и, наконец, закрыл том. Он вернул книгу философу и очень тихо, но так, чтобы слышали все присутствующие, произнёс:

– Данной мне властью я утверждаю богослужение на славянском языке, а переведённые книги приказываю положить в римских церквях.

– Я прошу только об одном, - философ поклонился папе.

– Да? – Николай вскинул брови.

– Позволите ли вы мне, ваше святейшество, - произнёс византиец, - оставить у себя этот экземпляр. – Константин погладил рваную рану на Евангелии.

– Да будет так! – торжественно произнёс первосвященник.

Он взял философа за руку и подвёл его к Майнраду. Немец никак не отреагировал на это. Его глаза смотрели в пол, и только по бьющейся на шее вене можно было догадаться, что его состояние далеко от спокойного. Николай протянул руку в сторону немца.

– Я был бы рад, - тихо произнёс папа, - если бы между германским духовенством и византийскими посланниками не было больше непонимания. Во всяком случае, мне бы этого очень хотелось.

Майнрад не торопясь поднял глаза. Посмотрел сначала на братьев, потом на папу. Все ждали, что он скажет.

– Я не могу противиться воле первосвященника, - Майнрад хоть и говорил сейчас тихо, но высокие нотки в конце фраз по-прежнему резали слух.
– Признаюсь, не ожидал такого поворота. Но если сам Рим покровительствует новому порядку, то я, и в моём лице весь германский епископат, принимаем это, как должное.

Майнрад поклонился. Папа подошёл к епископу и положил одну руку на плечо немца.

– Я очень рад слышать такие слова из твоих уст, сын мой, - произнёс он.

Епископ снова поднял голову и, глядя прямо в лицо Константину, произнёс:

– В честь нашего примирения хочу пригласить византийских посланников сегодня к себе, дабы они смогли разделить со мной скромную трапезу.

Михаил хотел ответить первым, но философ сумел опередить брата.

– Это будет честью для нас, - произнёс он.

– Да будет так! – подвёл черту под мирным договором папа.

Он взял недавних противников под руки и повёл их к выходу из собора. Позади троицы ступал Михаил. Ему не понравилось то, как быстро смирился со своим поражением немец. В сердце византийца поселилась тревога. Он с тоской смотрел

в спины идущих впереди людей. Священник предчувствовал беду, но изменить что-либо было не в его силах.

Дом Майнрада находился в самом центре Рима, неподалёку от церкви Святого Павла. Это был большой особняк, обставленный с вычурной и крикливой роскошью. Братьев встретил важный, хорошо одетый привратник. Не говоря ни слова, он повёл гостей на второй этаж, в большой зал. Там был накрыт стол. Навстречу посланникам спешил сам хозяин дома. Его лицо выражало радость, словно он встречал не недавних противников, а старых знакомых.

– Рад видеть вас в моём доме! – истеричные нотки в конце фраз никуда не делись. – Прошу, проходите, - священник изобразил приглашающий жест, - садитесь за стол.

Братья заняли места на стульях с высокими спинками. Напротив расположился Майнрад. Слуга собрался наполнить бокалы, но епископ что-то выкрикнул по-немецки, и лакей поспешил покинуть место пиршества.

– В наших краях считается проявлением уважения и искреннего расположения, когда хозяин сам наливает вино гостю, - пояснил епископ.

В его руках появилась пузатая бутылка с бордовой жидкостью и три бокала. Кубки были разного цвета. Епископ поставил зелёный фужер перед философом, синий достался Михаилу. Себе немец оставил красный кубок. Майнрад торопливо налил вино и поднял руку.

Михаил, не отрываясь, смотрел на суетливые приготовления германца. От него не ускользнуло, что руки хозяина дома дрожат. Наливая вино, он пролил несколько капель на скатерть.

– Я хочу произнести тост за моих гостей, - продолжал изображать радушного хозяина Майнрад. – И пусть останутся в прошлом разногласия и непонимание.

Константин встал и взял в руки свой бокал.

– Все мы служим единой цели, - ответил он, - и несём Слово Божье людям.

Он собрался пригубить рубиновую жидкость, но Михаил перехватил руку брата.

– Не мог бы досточтимый епископ, - византиец посмотрел прямо в глаза немца, - первым испить из наших кубков?

– Что это значит?! – истеричные нотки в голосе епископа сделались громче. – Вы хотите меня оскорбить?!

Его лицо покраснело, а дыхание сделалось частым, как после бега.

Философ взял брата за руку.

– Епископ Майнрад проявил добрую волю, - глядя на брата, произнёс он. – И нам известно, что это далось ему нелегко. К тому же он, как радушный хозяин, пригласил нас в свой дом. Поэтому мы не имеем права обидеть его недоверием и подозрениями. Он не может причинить нам вреда, потому что он – добрый христианин, к тому же священник.

Константин снял руку брата с запястья и опустошил свой бокал с вином. Михаил вперил взгляд в германца. Тот опрокинул свой кубок и с обидой посмотрел на недоверчивого византийца. Потом его лицо вновь сделалось гостеприимным, оно расплылось в добродушной улыбке.