Злое железо
Шрифт:
Не без труда отыскав местное отделение милиции, я с трудом отворил мощно подпружиненную дверь, прошел в пахнущий псиной и гуталином вестибюль и молча сунул лицензию, выданную мне вчера братками, в окошко полусонного дежурного. Тот быстренько пробудился, с уважением посмотрел на бумагу и вежливо сообщил, что мне нужно зайти к старшему сержанту Голядкину, это вон в том коридоре. Свое собственное удостоверение я решил не предъявлять – неизвестно еще, что там менты увидят, а вдруг перестреляются все с перепуга, да и Гинча не советовал.
– Только сегодня наш следователь-стажер Голядкин здорово не в себе, – предупредил меня дежурный. –
Сурово покосившись на словоохотливого пухлого сержанта, я проследовал к обшарпанной двери с табличкой:
Чуть ниже красовалась еще одна надпись, сделанная на дрянном матричном принтере:
Видимо, старший сержант одновременно совмещал несколько обязанностей, в то время, как его более матерые сотрудники выполняли только неизбежные или особо выгодные работы. Что ж, видимо, такова доля всех салаг во всех Россиях без исключения. Впрочем, я вспомнил годы своего собственного стажерства и мысленно содрогнулся.
Я решительно постучал в дверь. Ответом было тихое бульканье и какой-то металлический лязг, впрочем, довольно негромкий. Так чавкает, заглатывая патрон, хорошо смазанный пистолетный затвор – негромко и со значением.
И тогда я со всей своей геройской дури ударил в дверь ногой.
Хилая филенка треснула, и дверь влетела внутрь – словно в нее из старинной фузеи выстрелили.
…Никогда не закусывайте водку пистолетным стволом, господа! Честное слово, может получиться сплошной конфуз, и ничего больше. Хотя иногда это даже к лучшему, все-таки лучше облажаться, чем умереть.
Старший сержант Голядкин, бывший студент факультета общей физики, а ныне человек без будущего, сидел за залитым водкой и блевотиной служебным столом и тупо глядел в пропитанное табачной вонью пространство.
В дурно пахнущей луже, образовавшейся на столешнице, рядом с почти пустой бутылкой водки и опрокинутым граненым стаканом валялся донельзя изгвазданный служебный пистолет – что-то вроде нашего «ПМ». Владелец пистолета оторвался от созерцания дороги в мир иной и перевел осоловевший взгляд на столешницу. И тут его опять мощно стошнило. Прямо на табельное оружие.
– Надо же, до чего допился человек, – сочувственно сказал за моей спиной розовощекий сержант-дежурный, – служебными пистолетами блюется!
…После того как следователь-стажер Голядкин привел себя в относительно человеческий вид, с ним все-таки удалось поговорить. И даже получить необходимую подпись и печать, которые он поставил, ни о чем не спрашивая и глядя куда-то далеко, может быть, в свое несуществующее теперь будущее.
Информации от него было значительно меньше, чем… ну, скажем, прочего. Из всего сказанного уважаемым следователем-стажером, я понял, что ночь он провел у госпожи Арней, в результате чего магическим образом, напрочь лишился будущего. Поутру, придя на работу, он вытащил
Горькая необходимость чистить оскверненное табельное оружие заставила сержанта на время, а скорее всего навсегда, забыть о сведении счетов со своей никчемной теперь жизнью и, время от времени мучительно корчась от желудочных позывов, отправиться куда-то в глубь родного отделения милиции. Так что кое-какое будущее у него появилось. На чем мы и расстались.
– Подумаешь, баба его трахнула, – сказал румяный дежурный, провожая меня до двери. – Со мной и не такое бывало. Одно слово, интеллигент, чуть что – сразу блевать!
– Подумаешь, да не скажешь, – неопределенно буркнул я, с усилием толкая тугую дверь. – Смерть – она тоже, рассказывают, баба.
– Да уж, – хохотнул мне вслед дежурный, – уж эта трахнет, так трахнет.
Вот так я покинул сие гостеприимное, но уж больно дурно пахнущее место.
«Надеюсь, госпожа Арней сегодня утром находится несколько в лучшей форме, чем ее незадачливый любовник», – думал я, с удовольствием вдыхая утренний апрельский воздух и вышагивая меж невзрачных трехэтажных домов в сторону краеведческого музея.
Госпожи Гизелы Арней, однако, в музее не оказалось, госпожа Арней сегодня пребывала в своем особняке на окраине города, о чем мне, недовольно поджав губы, и сообщила сухонькая пожилая вахтерша. Я записал адрес и пешочком направился в коттеджный поселок на окраину, благо погода очень даже располагала. Брать такси или просить подбросить какого-нибудь частника, честно говоря, не хотелось. Автомобили с братками лихо проносились мимо, иногда притормаживали, предлагая помощь, но я дружески махал рукой и вежливо отказывался. Приятно чувствовать себя популярным, конечно, но все-таки хотелось просто пройтись по провинциальному апрельскому городу, сверху донизу пронизанному чистейшей капелью, вволю поглазеть на прохожих и проезжих. Да и поразмыслить о том, да об этом тоже не мешало.
…А ведь мой уважаемый герой-начальник, милейший инвалид героического труда Сергей Иванович, неожиданно оказавшийся не то в шутку, не то всерьез дядей аймы Люты, рассказал мне далеко не все. Ох, хитер мой начальничек, хитер. Не случайно он подбросил мне это дельце и не просто так навел на ссыльного барда Авдея. И господин Наум-Александер тоже что-то знал, тоже мне среброкудрый классик на почетной должности барда в законе. Не все так просто с этим миром, с его странной системой трех демократий и внезапно проснувшимся злым железом. В сущности, злому железу вообще полагается быть мертвым или, на худой конец, – спящим. Стало быть, его кто-то разбудил. Пенсионер Вынько-Засунько вряд ли смог бы сделать это самостоятельно, всей его старческой обиды не хватило бы, чтобы докричаться до самой ничтожной спящей крупицы недоброго металла. Да и сам старик мне ночью жаловался, что, дескать, перестало получаться. Хотя был еще какой-то ножик, с ним-то у него получилось.