Зловещая лесопилка
Шрифт:
— Ну привет, маленькие девочки, — сказал Граф Олаф таким смехотворно высоким голосом, будто и впрямь был регистратором Ширли, а не гнусным человеком, который гоняется за бодлеровским состоянием. — Как вас зовут?
— Вы знаете, как нас зовут, — резко сказала Вайолет («резко» здесь означает «устав выслушивать вздор Графа Олафа»). — Этот парик и эта губная помада обманывают нас не больше, чем ваше светло-коричневое платье и практичные бежевые туфли. Вы Граф Олаф.
— Боюсь, что вы ошибаетесь, — возразил Граф Олаф. —
— Фити! — отрезала Солнышко, что означало: «Табличка ничего не доказывает».
— Солнышко права, — подтвердила Вайолет. — Вы не становитесь Ширли только оттого, что на деревянной табличке написано ваше имя.
— Я скажу вам, почему я Ширли, — сказал Граф Олаф. — Ширли я потому, что желаю, чтобы меня называли Ширли, и невежливо этого не делать.
— По-моему, мы вполне можем быть невежливыми с таким отвратительным человеком, как вы, — сказала Вайолет.
Граф Олаф покачал головой.
— Но если вы что-нибудь невежливое мне сделаете, — сказал он, — я могу сделать что-нибудь невежливое вам, например голыми руками выдрать вам волосы.
Вайолет и Солнышко посмотрели на руки Графа Олафа и только сейчас заметили, что он отрастил очень длинные ногти, которые для маскировки выкрасил в ярко-красный цвет. Бодлеры-сестры переглянулись. Ногти Графа Олафа выглядели действительно очень острыми.
— Хорошо, Ширли, — сказала Вайолет. — Вы околачиваетесь в Полтривилле с тех самых пор, как мы приехали, не так ли?
Ширли подняла руку и поправила съехавший парик.
— Возможно, — произнесла она тем же смехотворно высоким голосом.
— И все это время прячетесь в здании в форме глаза, верно?
Ширли захлопала глазами, и Бодлеры заметили, что ниже единственной длинной брови — еще одним опознавательным знаком Графа Олафа — приклеены длинные накладные ресницы.
— Возможно, — сказала она.
— И вы в сговоре с доктором Оруэлл! — сказала Вайолет, пользуясь фразой, которая здесь означает: «Работаете вместе с ней над тем, чтобы захватить состояние Бодлеров». — Ведь так?
— Вероятно, — сказала Ширли, кладя ногу на ногу и показывая белые чулки, усеянные изображениями глаза.
— Попинш! — выкрикнула Солнышко.
— Солнышко имеет в виду, — сказала Вайолет, — что доктор Оруэлл загипнотизировала Клауса и это повлекло за собой ужасный несчастный случай, разве не так?
— Допустим, — сказала Ширли.
— И его снова гипнотизируют, прямо сейчас, разве нет? — спросила Вайолет.
— Не исключено, — сказала Ширли.
Вайолет и Солнышко переглянулись. Вайолет взяла Солнышко за руку и попятилась к двери.
— И теперь, — сказала Вайолет, — вы намерены нас похитить, не так ли?
— Конечно нет, — ответила Ширли. — Я намерена предложить вам печенье, как положено доброй маленькой регистраторше.
— Вы не регистраторша! — воскликнула Вайолет.
— Разумеется, я регистраторша, — сказала Ширли. — Бедная регистраторша, которая
— Вы не можете нас воспитывать, — сказала Вайолет. — Нас уже воспитывает Сэр.
— Ах, он весьма скоро передаст вас мне, — сказала Ширли, и ее глаза ярко заблестели.
— Не говорите в… — сказала Вайолет, но замолкла, прежде чем договорить «…здора».
Она хотела сказать «…здора». Она хотела сказать «ничего подобного Сэр не сделает», но в глубине души вовсе не была в этом уверена. Он уже заставил трех Бодлеров спать в койках, расположенных в три яруса. Уже заставил их работать на лесопилке. И уже давал им на ланч лишь жевательную резинку. Поэтому, как ни хотелось Вайолет верить, что заявление, будто Сэр с легкостью передаст бодлеровских сирот Ширли, чистейший вздор, ее одолели сомнения. Она была лишь наполовину уверена в этом и поэтому произнесла только первую букву слова.
— В? — раздалось у нее за спиной. — Что значит это «в»?
Вайолет и Солнышко обернулись и увидели, что доктор Оруэлл вводит в приемную Клауса. На нем были новые очки, и выглядел он каким-то смущенным.
— Клаус! — воскликнула Вайолет. — Мы так в… — но, заметив выражение его лица, замолкла, прежде чем проговорить «…олновались».
На лице Клауса было то же выражение, что и прошлой ночью, когда он вернулся после первого визита к доктору Оруэлл. Под новехонькими очками светились круглые-круглые глаза Клауса. Он сдержанно и как-то странно улыбнулся сестрам, словно не слишком хорошо их знал.
— Опять ты со своим «в», — сказала доктор Оруэлл. — Что, в конце концов, оно означает?
— «В», разумеется, не слово, — сказала Ширли. — Только последний дурак способен произнести слово вроде «в».
— Они действительно не слишком умны, — согласилась доктор Оруэлл, словно они разговаривали о погоде, а не оскорбляли маленьких детей. — Должно быть, у них очень низкая самооценка.
— Я с вами более чем согласна, — сказала Ширли.
— Зовите меня Джорджина, — ответила ужасный оптиметрист, подмигнув. — Итак, девочки, вот ваш брат. После приема он немного устал, но к утру будет в полном порядке. Более чем в порядке. Гораздо более. — Она повернулась и указала на дверь тростью с драгоценным камнем: — Надеюсь, выход вы и сами найдете.
— Я не найду, — слабым голосом проговорил Клаус. — Я не помню, как сюда пришел.
— После визита к оптиметристу такое часто случается, — спокойно ответила доктор Оруэлл. — Ступайте, сироты, ступайте.
Вайолет взяла брата за руку и повела его к двери.
— Мы действительно можем идти? — спросила она, не сразу поверив, что их отпускают.
— Конечно, — ответила доктор Оруэлл. — Но и я, и мой регистратор уверены, что мы с вами вскоре увидимся. Ведь в последнее время Клаус стал очень неуклюжим. По его вине все время происходят аварии.