Зловещее Проклятие
Шрифт:
— Конечно, не в такой день, как сегодня, — поддразнила я, глядя в окно. Ленты дождя серебрили стекло.
— Особенно в такой день, как сегодня, — возразила она. — Растения ведут себя по-другому, когда они мокрые. Каждый раз рядом с ними я узнаю что-то новое. Вы должны чувствовать то же самое в отношении бабочек, — бросила она.
— Бабочки не летают под дождем, — напомнила я ей.
Она наклонила голову, как будто эта мысль никогда не приходила ей в голову.
— Что они делают под дождем?
— Стараются прильнуть к удобному
— Но я видела, как Glasswings порхали под дождем, — недоумевала она.
— Это их особенность. Отличие Glasswings в том, что им не хватает чешуек других сортов. Именно чешуйки придают цвет крылу бабочки. Существо без этих чешуек бесцветно, но по-своему великолепно и способно летать под дождем. Возможно, это пример теорий мистера Дарвина об адаптивной эволюции.
— Вы имеете в виду, погода здесь настолько изменчива, что бабочка для размножения должна была адаптироваться к условиям, в которых она живет?
— Что-то вроде того.
— Вы — последователь теорий мистера Дарвина? — спросила она.
— Мне они интересны, — поправила я. — Я склоняюсь к более сдержанному подходу мистера Гексли[17]. Я эмпирик и верю тому, что наблюдаю. Стокер считает более вероятной позицию Дарвина, — добавила я.
При упоминании имени Стокера Мертензия вспыхнула. Она прикрыла румянец, жуя сэндвич с креветками. Я воспользовалась возможностью сменить тему.
— Мне жаль, если я вчера огорчила вас своим вопросом о Розамунде. Дерзость — одна из моих плохих привычек.
Она стряхнула крошки с пальцев.
— Не так уж и дерзко. Кажется, Малкольм все время собирался организовать эту встречу.
— Он поделился с вами планами ?
Ее темные глаза были осторожны.
— Нет, не делился. Похоже, он скрывал от меня свои секреты, — добавила она поспешно.
— Вы не знали о дорожной сумке?
Она покачала головой и взяла кусок пирога, но не стала его есть.
— Должно быть, у вас был шок, — предположила я. — Быть столь сомневающейся в судьбе Розамунды, а потом узнать об уверенности вашего брата, что она никогда не покидала остров живой. Это ужасно.
Ее глаза сверкнули в ответ.
— Я никогда не верила, что Розамунда покинула остров, — сказала она со жестокой окончательностью.
— Что заставляет вас думать, что она не сбежала?
— Потому что она никогда бы не оставила свои жизненные амбиции в тот момент, когда их достигла, — заявила Мертензия.
— Тогда, что вы думаете с ней случилось, раз она не покидала остров?
Ее губы шевельнулись, она посмотрела на свои руки, казалось, почти удивленно. Кусок пирога рассыпался на кусочки.
— Вы должны извинить меня. Я срезала гортензии утром, их надо срочно положить в глицерин, чтобы сохранить на зиму.
Она оставила меня, и почти сразу Хелен Ромилли проскользнула на ее место.
— Могу я налить вам еще одну чашку, мисс Спидвелл?
Я согласилась, и она разыграла мать семейства. Я заметила, что ее рука была устойчивой, когда она с легкой улыбкой передавала мне чашку.
— Я должна поблагодарить вас и за вашу доброту, и за вашу осмотрительность.
— Не думайте об этом, — посоветовала я.
Она подняла руку.
— Пожалуйста. Вы были очень понимающей, и нет оправдания моему поведению, кроме того, что мне трудно находиться здесь снова.
— Вы присутствовали на свадьбе, не так ли?
Она кивнула, ее темные волосы блестели в свете лампы. У шеи была закреплена траурная брошь: прядь волос, вплетенная в узор в центре.
— Люциана, — сказала она, прикладывая палец к брошке. — Мне не нравится приезжать сюда, но здесь я чувствую себя ближе к нему, зная, как ему было дорого это место.
Я потягивала чай и наблюдала, как крошечная морщинка прорезается между ее бровями.
— Вы, должно быть, ужасно по нему скучаете.
— В Лондоне не так сильно. Здесь он присутствует всегда, потому что это был его дом, но в Лондоне мы постоянно меняли жилье, в зависимости, куда нас нес ветер странствий.
Ее голос был легок, но в манере сквозило напряжение, и я спросила себя, насколько счастлив был ее брак. Она продолжала:
— Мой муж был оптимистом, почти по-детски убежденным, что вот-вот случится счастливое событие. У него была великая сила заставить других поверить в это, по крайней мере, он заставил поверить меня, — добавила она с нежной улыбкой.
Она повернулась и поманила к себе кошку. Геката легко вскочила ей на колени и уставилась на меня глазами, похожими на лампы. Руки Хелен, красивые и изящные, гладили мурлычущее животное.
— Народ в здешних краях верит в потусторонний мир, — тихо сказала Хелен. — Они верят в пикси и фей, словом, во все, что мы перерастаем, взрослея. Как будто они никогда не оставляют детство позади.
— Они здесь удалены от всего мира, — откликнулась я. — Живут на краю света, так им должно казаться.
— Действительно. Иногда меня беспокоит мысль, что Каспиан, возможно, отчасти унаследовал это не-от-мира-сего качество. У Ромилли есть некая болезненность, отказ встретиться с миром, таким, какой он есть. Это страшно. — Ее руки не останавливались, медленно лаская кошку.
— Думаю, что все матери беспокоятся о своих детях.
Она понимающе улыбнулась.
— Без сомнения, вы считаете меня глупой. Но Каспиан — это все, что осталось у меня на свете. Я хочу, чтобы он преуспел, и я хочу, чтобы он был счастлив.