Злыднев Мир. Дилогия
Шрифт:
– Да ты постой Седой. Я ж с дороги, усталый, не жрамши еще. Вот давай-ка посидим, пополудничаем, а опосля можно и подраться…
– Нет морда ленивая. Сначала я тебя пару раз промеж глаз засвечу, а потом уж кашу варить заставлю. А ну слезай с коня да бери палку….
Судя по всему, он был настроен решительно. Драться мне совершенно не хотелось, но я понял, что без этого не обойтись.
… Седой конечно за последнее время сильно прибавил. Его удары уже не были такими беспомощными и корявыми, но вот защита была покуда слабовата. (Да
Так что кашу варить мне пришлось не как проигравшему, а в наказание за «несанкционированный уход с поля боя». (Экое слово то заковыристое придумал).
А я и не возражал. Поскольку ежели Седому поручить готовку, то ведь это потом и жрать придется. А из него кашевар………….
Ребята и впрямь видно оголодали. Котелки свои выскребли так, что их даже и мыть то не пришлось. Слышен был только треск за ушами, да звон ложек, а все мои попытки вовлечь их в застольную беседу, словно об стенку горох отскакивали. Лишь убедившись, что из котелков больше ничего выскрести не удастся, они соблаговолили услышать мои слова.
– А вы видно тут ребята шибко оголодали. – Не столько спросил, сколько высказал свое мнение я. – У нас же тут вроде как жратвы то еще оставалось достаточно, чёж вы ее не жрали то?
– Некогда было. – Ответил мне Седой. – Я почти все время с мечом упражнялся, а этот вон, сиднем сидел, – наверное, магию свою пробовал.
– И как у него успехи? (твои то я видел).
– Да хрен его знает. Он же завсегда дурным был, а щас вообще будто сдвинутый какой. Я когда в первый день, как ты от нас слинял, затеял было кашу варить, так он мне и выдал, что мол, – в нашей человеческой еде не нуждается. Пошел в лес и нажрался какой-то гадости. Ну и угадай, кому пришлось всю ночь вокруг него бегать? А из лекарств у меня, – только доброе слово да матерная речь. А лекарь из меня, – ну ты сам знаешь!
– И чё?
– Чё-чё, – Злыднев рог тебе в плечо! Не видишь сам что ли, – помер наш Малыш! Вон сидит покойник, котелок облизывает.
– А как он в смысле магии
– А чё ты это у меня спрашиваешь? – вдруг, как всегда, ни с того не с сего, разорался Седой, – Вон он сидит, – у него и спроси!
– А и правда, чёй-то я дуркую. – Спохватился я. – Эта, Малыш – как там у тебя в смысле с магией то?
Малыш поднял на меня свои, все еще абсолютно нечеловеческие глаза, и каким-то отстраненным голосом подробно доложил о своих успехах.
– Значитца, хорошо! – наугад высказался я, поскольку из его разъяснения понял, дай Боги только каждое десятое слово.
– ……. ……………. – Промолчал Малыш, весьма выразительно глядя на меня.
– Это я к тому, что раз все живы, то все не так уж и плохо. – Ловко вывернулся я. – Самое главное, что значитца, ты не того, не унываешь, продолжаешь работать так сказать, на предмет укрепления значитца, так сказать, –
…. Ну так чё? Поедете со мной-то? – Опять ловко свернул я на более знакомую тропу.
– Куда? – с недоумением спросил Седой.
– Так ить я ж говорил, – в кабак я тут один пристроился. Кашеварю там значитца. Почет и уважение имею. Угол на троих у хозяина выбил, и кормежка значитца.
– И что ж это выходит, мы к тебе приживалами идти должны? Или ты нас котлы у себя на кухне мыть заставишь?
– Так я тебя криворукого к своим котлам то и подпустил. Ага, – держи карман!
А что касается приживал, – то кабак то не посреди поля голого стоит, а посреди города большого, – неужто ты себе работы какой не найдешь?
– А чего я умею-то по жизни. Только мечом махать? – Так и в этом я теперь не силен. Какую работу мне работать?
– Да хоть дрова руби, а хоть в кузню молотобойцем. Ты ведь главное то пойми Седой. – Зима на носу. Ты зиму в лесу зимовать собираешься? Шишки да кору грызть будешь?
А я тебя зову в тепло, под крышу. Харч дармовой….
… С мечом там натренируешься за зиму, лучше прежнего станешь. Я вот хошь, – каждый день с тобой махаться буду? Да и вообче, – люди там! С людьми выживать завсегда попроще.
Ты ведь не только за себя то думай. Ты вот и за него поприкинь, – кивнул я на Малыша. – Он то почитай вообще нынче как дите малое. За ним глаз да глаз нужон. Всему учить, все показывать. Помрет он в лесу…..
– Да ладно, – отступил под моим напором Седой. – Я ж в общем-то не против. В город, значит в город. Только надо придумать, чего людям то твоим врать про нас. А то ведь мы тут, друг Кудрявый, со всех сторон преступники. И против Армии, у меня грешок есть, а уж против Ярла, мы с тобой оба……
– Да я уже все придумал. Я солдат, бывший. Бегу от войны подальше. Ты мой брат, Малыш, – твой сын. Ищем место где бы обосноваться…. Чего еще кому знать-то надо?
– Эх, друг мой Кудрявый. Да что ты про эти то дела знаешь? А коли спросят нас, – братьев родных, – как наших папку-мамку звали? А жили то мы где? А как нашей любимой собаки Жучку прозвизе было? А чегой-то вы родственнички, друг на дружку, такие не похожие?
– …. А мы соврем чего-нибудь!
– Вот-вот. Ты соврешь одно, а я другое. Ну и повесят нас, – на всякий случай, на городской площади, на высоком дереве…, рядышком.
– Ну так, а мы, – соврем одинаково! – Хитро придумал я.
– Вот и надо заранее придумать, чего врать.
Ну в общем мы и начали придумывать. А заодно учить Малыша, чего говорить. Он вообще какой-то чудной был. Мы ведь его даже и не спрашивали, – хочет он в город, или нет. Вроде за него все решили. А он и не возражал, и не соглашался. Хотя вроде как взрослый парень то уже. В конце только спросил, – «В какой город ехать?». Услышал что в Треху, и ажно весь перекосился. Но возражать не стал.