Злыднев Мир. Дилогия
Шрифт:
Травку в суп добавить, или какой подслушанный рецепт испробовать, – вот тут я, конечно своего не упускал. А железкой махать? – пол жизни ею махал! Намахался дальше некуда.
А вот Седой видно себя без меча и не мыслил. Вставал до рассвета, и на голодное брюхо уже так успевал с мечом своим напрыгаться, что несмотря на мороз он него пар шел. А махал то он им на заднем дворе, в одной рубахе, а то и без нее вообще.
А потом еще и днем, когда с утренними делами по постоялому двору разбираться заканчивал, – опять шел железом махать, и потом еще под самую
… Нехромой, – он поначалу на это дело, как на придурь какую глядел. Поскольку поначалу то, Седой знатным бойцом не казался. А то что взрослый то мужик, навроде пацана с железками скачет…. Ежели в молодости, когда все нормальные люди учатся, не научился, то чего же теперь то…..
Но потом он в энтом деле, видно чего-то такое увидал. А Нехромой, он мужик с понятием был, и дельное дело сразу примечал. Вот видно и в скакании Седого, он чегой-то углядел, и стал к нему вояк своих обозных подсылать, чтобы значит, подучились чему…..
Вот на них то, друган мой Седой и тренировался. Особенно на дурне Рыжем. Тот был еще почище Седого. В том плане, чтобы подраться, или железом помахать. А поскольку зимой обозы не ходили. (Скупать да торговать было уже нечем), то торчал Рыжий почти все время в кабаке, да рядом с Седым…. И каждый раз когда Седой за меч свой брался, то и Рыжий значитца, тут как тут….
.. Они ведь даже Малыша в это дело втянули. Уж не знаю, чего они там ему наговорили, но и наш Малыш к этому делу тоже вроде как пристрастился. Правда делал он это как-то чудно и непонятно. Но и он тоже, немало времени на заднем дворе проторчал.
…Малыш, он вообще сильно изменился. Стал каким-то…, – более на человека похожим что ли?
Оно правда заметить это мог только тот кто прежнего Малыша знавал. Того самого что горящие камни глотал, да с какими-то немыслимыми Этими разговаривал. А для постороннего кого, Малыш наш конечно был редкостным чудиком.
Большинство наших посетителей да работников, его вовсе дурачком считали. Поскольку работу он никакую не работал, а вроде как на нашей с Седым шее сидел. В беседы не вступал, вина-пива не пьянствовал, жрал что дадут, и по девкам не шлялся.
Да что там говорить, – иной раз он мог полдня на лавке просидеть, носом в стену уткнувшись, или на задней дворе с моим старым мечом пропрыгать.
Молчать мог по нескольку дней, а потом завернет что-нибудь эдакое…. Что потому сидишь и думаешь, – то ли он и впрямь дурак, то ли это ты сам не больно умный.
Ну да чего богов гневить, – зиму мы пережили получше многих. И живы остались, и в достатке немалом. Хозяйство наше разрослось хоть куда. Под моим началом уже с десяток поварят бегало. В зале нашем, уже с утра от народу было не протолкнутся. Да не голытьбы какой, а людей уважаемых, с деньгами, поскольку цены мы на мою стряпню задрали выше некуда. Да и комнаты на втором этаже не пустовали. А значит и денюжки в сундуке под кроватью Седого, скапливались куда быстрее, чем мы их успевали потратить.
В общем, живи не хочу, – но говорила мне бабка, – «Хорошей жизни долго не бывает, а плохая, завсегда рядышком».
ВОЖДЬ
Что
Я стоял перед своими людьми. Тем самыми людьми, которые стали Армией, лишь благодаря моей силе воли и жажде мести….
.. Почти всех их я помнил не только в лицо, но и по именам. Стоял с ними плечом к плечу в одном строю, ел из одного котла, спал у одного костра.
Нас объединяли бесконечные изнурительные походы, и кровавые битвы….. Я вел их к победам и на смерть….
И сейчас, среди них, я был чужим.
Я был словно отсеченная голова…. Нет…, не голова…, тело без головы мертво. – Я был подобен отсеченной руке, лежащей перед искалеченным, но еще живым телом. Ее еще можно приставить обратно, и она точно совпадет с обрубком. Но она уже никогда не станет частью ЭТОГО тела. Ее участь сгнить и превратиться в ничто, а участь тела, – научиться жить без руки.
Похоже, МОИ люди научились жить без меня.
По крайней мере в глазах членов Объединенного Совета, особой радости по случаю моего возвращения, я не заметил. Похоже, оно не только застало их врасплох, но и кажется, помешало каким-то личным планам.
…. Я не стал афишировать свое возвращение. Когда я со своими десятками прибыл в расположение передового отряда, – мы выдали себя за перебежчиков. Нельзя сказать, что нас приняли с распростертыми объятьями. Но хотя бы не прогнали. Это уже было удачей. Как я понял, солдат Красного Короля тут не жаловали, совершенно справедливо считая их никчемным сбродом.
Думаю, нас спасло словечко, замолвлено за нас десятником Косым, которого мы благополучно вернули в лоно его отряда. Так что к нам отнеслись почти что по-дружески.
Естественно меня, как командира перебежчиков тщательно допросили. (И как я понимаю, не только меня).
Ни представителя Безопасности, ни полусотника, который присутствовал при допросе, я лично никогда не встречал. А следовательно и они меня не узнали. А я не стал кричать о том кто я такой.
Почему? – Сам не знаю. – Хотелость сначал присмотреться. Понять что творится в головах Совета, и простых вояк.
Так что Косому я приказал молчать. Но уже к вечеру, к моему костру стали подходить солдаты, и задумчиво так меня разглядывать. Но я молчал. Промолчали и они, видно решив что обознались.
Полусотня, так же отправленная на разведку, свою задачу выполнила, и мы возвратились в Главный лагерь. И по прибытию, меня отконвоировали в палатку, где заседал Объединенный Совет, опять же, – для допроса.
Вот там и состоялась та встреча, вызвавшая у меня ассоциации с отрубленной рукой.
…. Они стояли передо мной. Все пятеро, – Топор, Муха, Молчун, Блоха и Еж. В палатке было еще с десяток человек, но я сразу понял что они не имеют значения. А вот эти пятеро…..
… Они узнали меня сразу. Приведший меня полусотник, даже не успел доложить о том кто я такой, как они уже повскакивали со своих мест, и уставились на меня, выпучив глаза.