Злыднев Мир.
Шрифт:
– Я так не думаю. Уж если и впрямь Белым оказался, – сломался бы давно. Его бы собственная гордость заставила бы признаться. А он не в какую, твердит, – «Мол Седой я, и точка», – Вот этому я верю. Потому что, такие сильные люди, когда у них ничего больше не остается, только за гордость и держатся. И уж что-что, а свое прозвище они скрывать не станут. А он столько продержался.
– Значит, все таки не Белый?
– Скорее всего нет.
– Проклятье, опять не на того нарвались. Сколько этих «Белых» уже через твои руки прошло?
–
– Четырнадцатый. А настоящий Белый, все еще где-то на свободе. Затаился где-то, наблюдает за мной и злобно похихикивает. Свернулся как змея, и в любой момент может выскочить из-под придорожного камня и смертельно ужалить.
– Так ведь его тогда твоя охрана в один миг растерзает. Он же не дурак, понимает это и вряд ли сунется.
– Это же фанатик. Я таких видел. Собственная жизнь для него ничто, по сравнению с моей смертью. Он небось только рад будет умереть вонзив в меня свой кинжал. И меня признаться, это нервирует. …Ладно, Злыдень с ним. А мне надо другими делами заниматься…. Ты что стоишь?
– А с этим то что делать. Как с прежними?
– Естественно.
Изуродованный, кровоточащий и стонущий от боли кусок мяса, который некогда был нашим героем, вытащили из пыточной, и протащив по холодному сырому коридору, бросили в одну из камер.
– Вот тебе новый дружок, – весело сказали тюремщики обращаясь к царящему в камере мраку, и не дожидаясь ответа закрыли тяжелую массивную дверь.
Ответа и не последовало. Но через какое-то время, к тому, что когда-то было Седым, кто-то подполз, и омыв его раны свежей холодной водой чем-то их замазал.
Но Седой, этого не увидел и даже не почувствовал. Поскольку уже давно пребывал в том состоянии, когда душа уже почти покинула еще упорно продолжающее жить тело.
… Но до чего же упрямо было это тело. Никак ни хотело оно спокойно помереть, отпустив на свободу запертую в нем душу, прекратив собственные страдания.
И как не рвалась прочь от боли и мук эта душа, – тело все-таки победило. Уже на третий день, душе пришлось капитулировать и окончательно вернуться в свою временную, бренную и такую строптивую обитель. А довольное тело зашевелилось и с жадностью вылакало заботливо поднесенную кем-то воду, после чего опять провалилось в затяжную спячку.
На следующий день оно опять ожило и уже прибывало в этом мире чуточку побольше времени, достаточное, чтобы вылакать еще одну чашку воды, и даже что-то прошептать потрескавшимися губами.
И так оно разохотилось жить, что спустя уже пять дней, Седой, почти перестав быть просто телом, – предстал перед взглядами изумленной публики, способным кое-как шевелиться и даже говорить слабым голосом, но человеком.
Правда публики-то и не было, да даже если бы и была, – ничего бы она не увидела, поскольку в мрачном узилище, в кое повергли нашего героя его враги, – не было даже намека на свет.
Но наконец наш герой достаточно окреп, чтобы заинтересоваться
– Слышь, – ты кто? – задал он вопрос темноте, еще слабым, но уже вполне настойчивым голосом.
– Меня тут все зовут Стариком. – Ответил ему ровный, и даже не лишенный приятности голос.
– А где это мы?
– В подвалах, одного из замков Ярла, которые он приказал переоборудовать под тюрьму.
– И давно ты тут?
– Смотря с чем сравнивать. Если со всем сроком моей жизни, – то сущие мгновения. А если с собственными ощущениями, – то целую вечность.
– А я тут, – давно?
– В этой камере, – примерно пять дней.
– Надо же, ничего не помню.
– Не удивительно, – когда тебя сюда бросили, я думал ты тоже умрешь.
– «Тоже», – означает что я здесь уже не первый…, – такой?
– Нет, не первый, – шестой. Но ты первый кто выжил. Как мне кажется, Ярл отправляет сюда тех, кого не очень хочет видеть в живых, но приберегает на всякий случай, – вдруг понадобимся. Но если мы умрем, – он особо печалится не будет…
– Тебя значит тоже…., и за что, если не секрет?
– Не секрет, он не смог получить от меня интересующие его сведения. Страшно обиделся и…..
– А ты Старик силен, если не сломался даже под пытками.
– Я просто не знал того, что он от меня хотел. А тебя, так, – за что?
– Хотел Ярла убить.
– Что ж, я знаю Ярла совсем недавно, но твое желание меня нисколечко не удивляет. На мой взгляд, Ярл, – редкостная скотина.
В этот момент дверь камеры отворилась, в нее вошли пара здоровяков при оружии. Причем один из них, держал в руке факел, свет которого мгновенно ослепил несчастных узников. А второй, – тащил в руках две бадьи. Увидев наших героев столь мило беседующими, они страшно удивились и один из них сказал другому;
– Смотри-ка, а этот жмурик все-таки ожил. Вот уж не думал. Надо Старшому будет сказать, – то-то он удивиться.
– А думаешь это тот же? Может в прошлую смену сюда кого нового закинули, а тот, совсем скопытился и лежит себе где-нибудь в углу.
– Да и Злыдень с ним, пусть себе лежит до следующей смены, а то еще нам с тушкой возиться прикажут, – выносить, закапывать. А я признаться, нынче хотел отоспаться.
– Что ж ты ночью то делал?
– Известно что!!!!!
– С той толстухой из кухни?
– Ага, вот я тебе скажу, – баба так баба. У нее….., (последовавший рассказ мы не будем приводить по причине нашей врожденной застенчивости, порожденной хорошим воспитанием и чтением классической литературы. – (Боже, как давно это было). Впрочем всем кого этот рассказ может заинтересовать, мы рекомендуем зайти в ближайшую к вашему дому пивную, –… прислушаться. И вскоре, вы услышите примерно те же слова, что и говорили эти второстепенные персонажи).