Злые игры. Книга 2
Шрифт:
— Могу вам признаться, — сказал он, — я уже и не помню, когда сам получал такое удовольствие. День невинных развлечений и удовольствий. Мне всегда нравилось проводить грань между двумя этими типами наслаждения — невинными и порочными.
— Да, я помню, вы мне когда-то, очень давно, говорили об этом, — подхватила Энджи. — Но на мой взгляд, порочные доставляют как-то больше удовольствия.
— Ну нет, — не согласился он, — ничего подобного. Я предпочитаю невинные.
Мимо них промчался заляпанный грязью «лендровер»,
— Господи, надеюсь, я сумею здесь прижиться. И вписаться в местное общество.
— По-моему, это общество должно быть счастливо вас принять, — улыбнулся Александр. — А если они вас сразу же не полюбят, то будут иметь дело со мной.
— Вы просто прелесть, — объявила Энджи, поднимаясь на цыпочки, чтобы чмокнуть его в щеку. — Просто прелесть.
Он наклонился и поцеловал ее в ответ; на мгновение, но только на мгновение, она почувствовала на своих губах легкое прикосновение его губ; они задержались, словно раздумывая, а потом быстро отстранились. Он посмотрел ей в глаза очень серьезно и очень пристально.
— Так не пойдет, — проговорил он, стараясь, чтобы слова его звучали легко и непринужденно, — совсем не пойдет.
Когда они вернулись, Макс был уже в Хартесте; он сидел в библиотеке, потягивая виски, и поднялся им навстречу, широко, но не совсем доброжелательно улыбаясь.
— Тетя Анджела! Какой сюрприз! Интересно, чем это вы занимались? Бросили бедных малышей в детской, без всякого присмотра, а сами куда-то на целый день скрылись. Эта ваша няня, Анджела, просто персик; чувствуется вкус Малыша, верно?
— Ничего подобного, — высокомерно ответила Энджи. — Малыш ее даже не видел до того, как родились близнецы.
— Ну, вы к нему слишком хорошо относитесь. Или слишком доверяете ему. Или еще что. Как поживаешь, Александр?
— Спасибо, Макс, хорошо. Как Япония?
— Совершенно чуждая и непонятная страна. Честно признаться, мне она совсем не понравилась. Единственно хорошее, что там было, — я попал в какое-то дурацкое шоу.
— Не может быть, Макс! Здорово! — воскликнула Энджи.
— Там это нетрудно. В Токио в шоу берут всех, кто способен держаться на ногах и хоть что-то сказать. Странный город. Ничего понять невозможно. Единственное слово, которое я там выучил, — это «кауйи». Произносится почти как «кау-ии». [39] Если тебе его во время собеседования скажут, значит берут тебя на работу.
39
Игра слов: по звучанию сходно с «cowee» («теленочек»).
— А почему ты там проходил какие-то собеседования? — поинтересовалась Энджи. — Разве это была не обычная
— Да, обычная, но пока я там был, я решил еще кое-что попробовать. Я немного… у меня сейчас некоторые трудности с наличностью. Александр, мы могли бы перекинуться парой слов об этом до моего отъезда?
У Александра был такой вид, словно Макс его ударил.
— До твоего отъезда? Ты же только что приехал.
— Да, я знаю, но к девяти мне надо быть в городе. Извини, я думал, что ты это понял.
— Ну что ж, — со вздохом произнес Александр. — Я, конечно, немного разочарован. Но все равно приятно тебя видеть. Давайте попьем все вместе чаю, а?
— С удовольствием. Можно на кухне, вместе с малышами?
— Ты что, любишь маленьких детей? — рассмеялась Энджи.
— Да, люблю, — ответил он совершенно серьезно. — Если хотите знать, я их даже очень люблю.
Когда Энджи поднялась в детскую, то застала там Сандру почти в полном отчаянии.
— Энджи, мне кажется, я этого больше не вынесу! Она ненормальная! И она разговаривает со мной так, как будто я хочу убить этих детей. Сегодня утром она даже заявила, что, по ее мнению, мне следовало бы заняться чем-нибудь другим. А потом добавила, что поскольку эти дети все равно наполовину американцы, то ничего, для них и такая, как я, сгодится. Честное слово, это какой-то кошмар! — Вид у нее был мрачный; Энджи почувствовала легкие угрызения совести.
— Мне очень жаль. Завтра, если хочешь, можешь взять отгул. За сегодняшний день.
— И за вчерашний тоже. Мы ведь договаривались, что вы будете занимать меня не больше одного уик-энда в месяц.
— Сандра, ты же сама захотела сюда поехать, — твердо проговорила Энджи.
Так ей и надо. Это научит ее, как показывать свой норов.
После чая, во время которого Няня неизвестно почему очень пространно разглагольствовала о вреде иностранных продуктов питания, Александр и Макс удалились, а Энджи и Сандра поднялись наверх собираться. Спустившись потом вниз с одной из своих больших дорожных сумок и проходя через вестибюль, Энджи услышала, как Александр что-то кричит; она остановилась и стала прислушиваться, делая вид, что возится с ремнем сумки.
— Это возмутительно, — кричал Александр, — возмутительно! Я в последний раз плачу по твоим долгам! Убирайся! Убирайся и катись в Лондон к этому твоему… к этой твоей ужасной жизни.
Энджи помчалась к входной двери, быстро сбежала вниз по ступеням и уже укладывала сумку в багажник своего «мерседеса», когда из дома выскочил Макс. Он был бледен и весь дрожал.
— Макс! — окликнула она его. — Что случилось, Макс? Я могу тебе чем-нибудь помочь?
— Дерьмо, — проговорил он, вытирая рукавом глаза. — Дерьмо, все дерьмо! Нет, Энджи, ничем, но спасибо. — Он громко хлопнул дверцей своей машины и с шумом умчался по Большой аллее.