Змеи Неба и Пламени

Кенни Ребекка Ф.

— А если она этого не сделает?

Его рука скользит ниже, путешествуя по моему животу.

— Тогда нам придётся спариться в этом облике и посмотреть, что выйдет из такого союза. — Он отодвигает ткань, повязанную на моей талии, и проникает рукой в моё нижнее бельё.

Чёрт, он собирается дотронуться до моего клитора. Я откидываюсь назад, опираясь на руки, стараясь не застонать, пока его пальцы подбираются всё ближе.

— Осторожнее, — выдыхаю я. — Твои когти. Пожалуйста…

— Я не причиню тебе боли. — Он наклоняет ладонь так, чтобы только подушечки пальцев касались моих половых губ. — Мне нравится,

как это ощущается. Ах, вот оно. Особенное место. — Он слегка постукивает пальцем по моему клитору, и из моих губ вырывается тихий стон.

— Ты такая маленькая и нежная, принцесса. — Хотя вокруг темно, в его голосе звучит усмешка. — Ты мне нравишься такой. Покорной. Готовой к спариванию.

— Это не… ах… — Высокий вздох вырывается из меня, когда он начинает меня гладить — сперва неуклюже, а затем мягко, ритмично, его пальцы скользят, мокрые от моего возбуждения.

— Влажность служит смазкой для спаривания, не так ли? — бормочет он. — Эти человеческие пальцы ощущают всё. В этом одна из прелестей этого облика.

— Хватит. — Я хватаю его за запястье и отталкиваю его руку. — Не трогай меня там.

— Но тебе это нравится.

— Да, мне нравится стимуляция. Но я не хочу делать это с тобой. Я позволила тебе однажды меня лизать, и это была ошибка. Я её больше не повторю.

Я не вижу его лица в темноте, но чувствую напряжение между нами, пульсирующую в воздухе потребность. Клянусь, я улавливаю его запах — жар его тела, мускус возбуждения. Я представляю, как этот длинный член проникает в меня…

— Нам нужно отдохнуть, — говорит он. — Моё ночное зрение пропало, так что мы не можем идти в темноте. Кроме того, это опасно — фенволки бродят по лесу. Они редко подходят к пляжу, так что здесь мы будем в безопасности.

— Надеюсь. — Меня бросает в дрожь при мысли о том, что волки могут настичь нас ночью — двух голых, безоружных людей. Для них мы будем лёгкой добычей.

— Ты замёрзла? — спрашивает он.

— Да.

— Тогда мы ляжем вместе, и я согрею тебя.

Я не могу придумать веской причины, чтобы отказаться. Ночь будет становиться только холоднее, и без его тепла я рискую серьёзно пострадать от переохлаждения.

— Думаю, нам придётся, — бормочу я.

Мы устраиваемся: он снаружи, его спина обращена к пляжу и океану. Я поворачиваюсь к наклонной скале, прижимаясь спиной к груди Киреагана — и, что особенно смущает, моими ягодицами к его паху. Он наполовину возбужден, и когда я осторожно подвигаюсь ближе, чувствую, как его член дёргается.

Он аккуратно обхватывает меня за талию, притягивая к себе.

— Это гораздо приятнее, чем я ожидал. Тебе достаточно тепло?

Мои руки, ноги и нос всё ещё холодные, но остальная часть тела кажется раскалённой. Никогда прежде я не лежала вот так, обнажённая, с мужчиной. Мои предыдущие встречи были довольно краткими, без времени на объятия — иначе нас могли бы застать и превратить в повод для дворцовых сплетен.

— Руки замёрзли, и этот камень ужасно неудобный, — шепчу я.

— Всё ещё жалуешься. — В его голосе нет раздражения. Скорее, он пропитан лёгкой насмешкой или даже… теплотой.

— Ты довольно спокойно принимаешь все эти перемены, — замечаю я.

Его тело напрягается.

— Если быть честным, я в ярости. И мне страшно. Но вот это… — он чуть крепче прижимает

меня, — это ощущение на коже — приятно.

— Даже несмотря на твою рану?

— Даже так.

Мы лежим в молчании. Быть в его объятиях — это как прижиматься к массивной стене из твёрдых мышц, покрытых гладкой, словно атлас, кожей. Его тепло окутывает меня, проникая до самых костей, и, если подложить руку под голову, камень становится не таким уж неудобным. В скале есть несколько углублений, и я нахожу подходящее место для бедра и плеча. В сущности, я могла бы заснуть… если бы мой живот не издавал такие громкие звуки. Я не ела с завтрака в женском загоне, ещё до того, как мы начали планировать побег.

В животе снова урчит.

— Твоё тело слишком громкое, — замечает Киреаган.

— Я голодна. И да, я понимаю, что придётся ждать еды.

Он двигается чуть ближе и замирает, вдыхая.

— Ты нюхаешь меня? — шепчу я.

— Да. — Его губы касаются моего плеча, и мягкое тёплое дыхание обдаёт мою кожу. — Мне нужно лучше запомнить твой запах, чтобы найти тебя быстрее, если ты снова решишь убежать.

Я совсем забыла, что собиралась бежать, прятаться, бороться, делать всё возможное, чтобы не оказаться вновь в его власти. Сейчас всё это кажется таким незначительным, когда его сильные руки обнимают меня, а крепкие ноги сплетены с моими.

«Он сжигал людей заживо, Серилла», строго напоминаю себе. «Так много воинов Элекстана — уничтожены им и его драконами. Представь это. Почувствуй это. Не поддавайся этому глупому желанию, ложному ощущению безопасности, правильности. В этом нет ничего правильного».

Голос Киреагана звучит низким эхом, проходя через его тело и моё.

— Ты говорила, что знаешь другие песни, а не только ту раздражающую.

— Да.

— У тебя успокаивающий голос, — бормочет он. — Я подумал, ты могла бы спеть что-нибудь. Может быть, одну из тех песен, что ты сама сочинила.

Убийца. Похититель.

— Нет.

Он низко рычит, звук вибрирует у меня под кожей.

— Пой для меня, пленница.

— Нет.

С громким рычанием он впивается зубами в моё плечо, легко прикусывая. Резкий трепет проходит через мой клитор.

— Прекрати быть таким дикарём, — ахаю я. — Ты лучше этого. Спи.

Он больше не просит песню. Я предполагаю, что он уснул, потому что долгое время остаётся неподвижным. Проходят часы, но я могу лишь беспокойно дремать. Каждый раз, когда я немного меняю положение, я остро ощущаю толстый, твёрдый член, прижатый к моим ягодицам. Холод, его тепло, мой голод, его член… всё это слишком отвлекает, чтобы отдохнуть. Камень снова кажется неудобным.

Нет ничего более мучительного, чем длинная ночь, когда ты отчаянно хочешь спать, нуждаешься во сне, но не можешь заснуть. Подобные ночи часто случались в моей жизни, но во дворце у меня был чай или вино, чтобы уснуть. Здесь — ничего.

Чай… так давно я не пила хорошего чая. Кажется, я скучаю по нему больше, чем по собственной постели. Чай был моим главным наслаждением, моей единственной религией…

Меня вдруг встряхивает, когда Киреаган резко вырывается из моих объятий и, неловко переползая из-под наклоненного камня, устремляется прочь. Я поспешно выбираюсь следом и иду за ним, пока он, шатаясь, словно пьяный, пересекает песчаный берег.