Змеи Неба и Пламени
Шрифт:
Запасы еды тают, и меня всё больше тревожит судьба немногих оставшихся на острове животных. Овцы и козы могут забраться повыше, а дикие кабаны умеют находить выход из любой ситуации, но неужели все они погибли? А что с теми, кто жил на островах Мерринволд? Уцелели ли их стада? Если буря унесла слишком многих, мы окажемся в том же положении, что и перед войной. А это значит, что всё, что я сделал, было напрасно.
Чем дольше бушует буря, тем глубже я погружаюсь в мрачные мысли. Что, если, выйдя наружу, мы не найдём ничего съестного? Что, если мои драконы причинили вред
Я должен был поговорить с Телисе перед бурей, спросить, могла ли её магия хоть как-то помочь против Мордворрена. Но, похоже, ничего бы это не изменило. Эта буря древнее и могущественнее всех нас.
Мясо закончилось. Овощи почти на исходе. Остались лишь семена, орехи и горстка помятых ягод. Если Мордворрен не уйдёт в ближайшее время, мы умрём с голоду. Я уже давно ем меньше, чем мне нужно, чтобы Серилле хватало. Она всё время голодна, и это неудивительно — малыши в её чреве растут с пугающей скоростью.
Я лежу у входа в пещеру, нахмурившись, наблюдаю за дождём, гадая, действительно ли он становится слабее, или мне это только кажется. В этот момент Серилла подходит ко мне и осторожно касается края моего крыла.
Я оборачиваюсь и вижу, как она сжимает руками свой округлившийся живот, её глаза широко распахнуты — в них смешались страх и трепетное ожидание.
— Ки, кажется, что-то происходит, — шепчет она.
26. Серилла
Киреаган вскидывает голову, мрачность мгновенно исчезает из его взгляда.
— Что значит «что-то происходит»?
— У меня болит живот. Это похоже на спазмы, которые бывают во время месячных, но сильнее. И ещё… какое-то давление.
Я обхватываю живот руками, словно поддерживаю его. Он, конечно, не такой огромный, как у женщин, вынашивающих человеческих младенцев, но всё равно пугает. Особенно потому, что у меня не было времени привыкнуть к нему, а теперь…
— Кажется, яйца выходят.
Даже в самых смелых фантазиях я не представляла, что мне придётся сказать подобное.
— Слишком рано, — возражает Киреаган. — У тебя должен быть ещё день-два.
Меня снова пронзает острая боль, и я сгибаюсь пополам, с трудом подавляя стон.
— Скажи это моему чёртову телу! Всё, пора их вытаскивать. И ты мне поможешь.
Он таращится на меня, с приоткрытым от шока ртом, настолько, что это даже кажется забавным.
— Я… я не знаю, что делать. Откладывание яиц должно быть безболезненным и происходить в уединении…
— К чёрту это! — ору я. — Ты их в меня засунул, так что, клянусь богами, ты мне поможешь, слышишь?!
— Да, да! — вскрикивает он, выглядя совершенно напуганным. — Идём в гнездо.
Он взмывает вперёд, кончиком
Я дважды была свидетельницей родов во дворце. Однажды это случилось с моей горничной — схватки начались неожиданно, и ей пришлось рожать в моей собственной постели. Второй раз я видела, как на свет появился Тарен, сын Хули, второй поварихи на дворцовой кухне. Когда Хули пришлось лежать два последних месяца беременности, я уговорила мать продолжать выплачивать ей жалование. Потом Хули спросила, не хочу ли я присутствовать на родах и стать крестной её ребёнка. Я с радостью согласилась.
Моя мать никогда об этом не узнала — ей бы показалось это неподобающим. Но мне нравилось смотреть, как в мир приходят крошечные, скользкие, красные создания, помогать их очищать, слышать их первые крики, видеть, как они прижимаются к груди матери. И больше всего — видеть выражение лица женщины, впервые держащей своего ребёнка.
Интересно, где теперь эти дети и их матери? Особенно Хули и Тарен. Надеюсь, с ними всё хорошо. Хотя теперь «хорошо и в безопасности» для меня означает совсем другое. Сейчас я сижу в огромном гнезде, задрав юбки, а напротив — дракон, нервно пускающий дым из ноздрей. И всё же, несмотря на странность ситуации, я действительно в безопасности. И мне… хорошо.
Во время одних из родов, на которых я присутствовала, повитуха рекомендовала роженице сидеть на корточках. Я пробую — и быстро понимаю, что мне так неудобно. Бёдра начинают ныть, а мне и без того хватает боли. Так что я откидываюсь к краю гнезда, разводя ноги, тяжело дышу, обливаясь потом. Ещё одна схватка пронзает меня, и я сжимаю зубы.
Киреаган опускает голову, внимательно осматривая пространство между моих ног.
— Ненавижу тебя за это, — рычу я.
Он тут же отдёргивается, выпуская облачко горячего дыхания.
— Ты сама согласилась, — бурчит он.
— Заткнись. Заткнись нахрен… О боги, как же это больно!
Он снова приближается и нежно трётся мордой о моё бедро. Затем высовывает язык и аккуратно облизывает мою промежность.
На мгновение боль отступает.
— Ещё, — выдыхаю я. — Это помогает.
Воодушевлённый, он продолжает, вылизывая кожу вокруг. Может, в слюне самцов-драконов есть что-то, что притупляет боль. А может, дело в том, что я расслабляюсь. Но разница ошеломительная. Спустя несколько секунд яйцо растягивает меня, а потом с лёгким толчком выскальзывает наружу, падая в траву.
Оно чуть меньше, чем показывал рисунок Киреагана. Гладкая скорлупа отливает мерцающим фиолетовым, покрытая влажной плёнкой.
— Хвала Костяному Создателю, — сипло выдыхает Киреаган.
— Поблагодари меня, — говорю я ему. — И продолжай. Кажется, там ещё одно.
Послушно он снова ласково облизывает воспалённые края моей плоти. В этом нет ничего чувственного — только чистая нежность, чистая забота.
Я тянусь вперёд и сжимаю один из его рогов, когда мой живот снова сводит судорогой.