Змеиная прогулка
Шрифт:
«Ради бога, Рива!» В голосе Сола звучало отчаяние. «Натали уходит», и я иду за ней.
«Этот человек… любой живой… может быть полезен!»
«Выпей мой пог, Рива! Ты знаешь, что у него мозг мертв! Чем он хорош? Или, может быть, тебя накачают пожирающие зомби?
Рива окинула его наготу мрачным оценивающим взглядом. «Ты жив, чувак? Ты болен? Тебе нужна помощь?» Она снова спросила на иврите.
Он изо всех сил пытался улыбнуться. Его руки поднялись, и она воскликнула, увидев шрамы на его запястьях. «Узник? Полиция? Но я думаю, вы не араб. Не израильский. Ты выглядишь американцем. Английский? Немецкий? Нет? ВОЗ?»
«Давай смажемся, Рива!» — крикнул Сол. Он и Натали
«Одну чертову минуту! Куда ты торопишься?
«Скорость! Мы хватаем машину и уходим. Доберитесь до аэропорта Кахане… если получится, сделайте двойной обход и доберитесь до аэропорта Бен-Гурион. Найдите самолет… Я взял в банке все деньги, которые нам когда-либо понадобятся. Если понадобится, пробейтесь нам дальше.
«Ты глупый! Пытаемся уехать из Израиля, санитарные бригады нас выбьют! Никто не хочет жертв Пакова в своей стране! Берем самолет, нас сбивают! Мы заражены». Она уныло выругалась на иврите. «Машина лучше. Мы едем на север через Сирию, к нашим израильским поселениям в России. Мы каким-то образом проникнем внутрь. Она глотнула горячий, воняющий барбекю воздух и сплюнула.
«У нас есть чертовы права». Справедливо заявил Сол. «Я и Натали трахаем американских граждан! Они должны нас принять, оказать нам медицинскую помощь! Оставайся с нами, Рива! Мы и тебя впустим!
«Они стреляют в больной скот, не так ли?» Она посмотрела на него, затем на бирку, которую сняла с его пальца. Она пробормотала: «И я думаю, Сол и Натали бросят меня при первой же возможности».
Он не слушал. Он видел, как его отец ввел эвтанин грустной старой собаке, и плакал, когда она умирала у него на руках. От собачьей вонь в зоомагазине ему стало плохо. Голос Сола раздался очень далеко, возможно, где-то на заднем дворе, за конурой: «Последний шанс, ты, lez jizmo! Оставайся и трахай своего зомби! Может быть, тебе нравится сосать трупный член!»
«Облажайся!»
Ответа не последовало. Сол и Натали ушли.
Рива повернулась к нему. «Ты! На табличке в морге написано, что вас зовут Алан Лессинг. Это правильно?»
Он кивнул. Это было все, что он мог сделать. Он снова смотрел фильм, на этот раз с Эмили Петрик. Она запустила руку ему в штаны. Затем она наклонила голову так, что ее длинные черные локоны рассыпались по его коленям. Он ахнул от экстаза, когда ее губы и язык нашли его.
Ярость Ривы вернула его обратно. «У тебя эрекция? Ты смотришь на меня и у тебя эрекция!» Ты труп! Мертвое мясо!»
Ему было стыдно. Нужно было извиниться, но он не мог этого сказать. Он открыл рот. «Ах! А?
«А? Ага, понятно. У вас нет контроля. Ты не можешь говорить». Она поморщилась. «Сол ошибается. Я не лес… лесбиянка. Просто я ненавижу таких свиней, как он! Ты мужчина, но тебе не хватает ума быть свиньей, да? Ни сейчас, ни больше». Она указала на синий седан. «Видите здесь этот автомобиль? Водитель… как бы это сказать?… мертв. И все же я думаю, что машина работает. Ключ там, на полу возле педали тормоза. Вы вытаскиваете водителя, и я поеду. Зеленый свет?»
Ему нравился ее высокопарный, забавный израильский акцент и ее прокуренный, потный вид. Он задавался вопросом, почему она отвернулась и зажала нос. Он ничего не чувствовал. Тело водителя было опухшим и черноватым, но он схватил лимонно-зеленые штаны мужчины и вытащил их, почти не оставив после себя никаких кусочков. Затем по ее указанию он стянул чехлы с сидений и выбросил их.
Руки его стали очень ловкими; он позаботится о том, чтобы в следующий раз, когда адмирала вызовут на борт, их наградили за ловкость, выходящую за рамки служебного долга.
— Одежда, — промурлыкал ему на
Она развернула машину и поехала. Иногда он спускался и поднимал вещи; иногда она натыкалась на них. На улицах было темно, но был свет от костров. В нескольких местах было электричество, и Рива дважды останавливалась, чтобы разграбить еду в заброшенных магазинах. Если бы не трупы, после полуночи это мог быть любой американский город. Она нашла ему шесть упаковок вишневого леденца, и он с благодарностью проглотил их целиком. Тогда он заболел. После этого они снова отправились в путь: куда он не знал и его не волновало. Он был доволен тем, что позволил ей вести свою крепкую маленькую машинку по забитым улицам. В конце концов он заснул.
Память разбудила его ровно в 05:00. «Капитан, капитан, есть новости! Ужасные новости!» Он спросил, что это такое, и Память рассказала ему. Это было так плохо, что он не смел об этом вспомнить. Он обнаружил, что его щеки мокрые от слез, подбородок липкий от засохшей рвоты, а во рту такой привкус, будто в нем умерла мышь — не так уж и недавно.
Мир за окном машины был желтым, коричневым и пыльно-белым: дома из осыпающегося камня, лачуги, вывески на иврите и арабском языке, мусор и, да, тело за навесом из гофрированного железа. Второй труп, старухи, лежал лицом вниз перед ее дверью неподалеку. Паков был здесь хозяином.
Он перекатился налево и почувствовал боль. Все болело. Его ноги свело судорогой под приборной панелью, и все, что он мог сделать, это открыть дверь и вытащить себя наружу. При этом он мельком увидел израильтянку — как ее звали? — спит на заднем сиденье. Она была старше, чем он думал. Крошечные морщинки заволокли уголки ее глаз, а морщины протянулись вдоль ее широкого рта. Во сне она выглядела жесткой, потрепанной и огрубевшей.
Голень и штаны, которые она нашла для него, были слишком малы, а туфли причиняли ему боль. Пальцы его ног выглядывали из дырок, которые она вырезала, как хот-доги из булочки. Он оставил ее в машине и побрел в ближайший дом. Он избегал двух детей, свернувшихся калачиком на полу в гостиной; они крепко спали! Не пора ли им идти в школу? Были ли они младшими братьями Беверли Раунтри? Он прошел в спальню. Здесь на крючках висела женская одежда, а на линолеуме валялись куклы и игрушки. В шкафу он обнаружил мужские рабочие брюки и несколько пар обуви. Они более или менее подходили, но его пальцы были слишком неуклюжи, чтобы застегнуть ремень и молнию, а тем более завязать шнурки. Его мать была бы в ярости. Он сел и боролся.
Женщина в дверях совсем не была похожа на Беверли. Он не мог вспомнить, кто она такая: высокая, стройная, подстриженная ежиком, чудо без сосков, в блестящей черной одежде, настолько тесной, что казалось, будто ее нарисовали. А из какого класса она была? Была ли она на каком-нибудь из его занятий? Беверли бы позавидовала.
«Ты очень грязный», — сказала она. «Может быть, Натали была права! Ты выглядишь мертвым. За кухней еще работает душ.
Незнакомая женщина помогла ему раздеться, отвела в маленькую кабинку, выложенную белой плиткой, намылила его и полила холодной водой его ушибленные конечности. Затем она сняла с себя одежду и присоединилась к нему в душе. Когда она прижималась к нему и пыталась доставить ему удовольствие, он сотрудничал. Она терла, нажимала, целовала и сжимала, но ничего не помогало.