Змеиная вода
Шрифт:
– И только?
– Ну… нет… там еще были специальные ванны… и подземелья, в которых дышали газом, насыщенным чем-то там радиоактивным… это входило в курс лечения[2]. А еще такая пластинка есть, её приобрели… матушке сказали, что она, как бы это выразиться… увеличивает мои шансы стать отцом. Её в штанах надо носить[3]
Захар выругался и так, витиевато.
– Не стоило? Матушка себе ещё пластины купила… для подушки. Сон улучшают. Оздоравливают…
– И как?
– Говорит, что стала чувствовать себя намного лучше…
– Последние исследования наглядно утверждают, что излучение вызывает
– Нет.
– Впрочем, вам и не надо…
– Матушка…
– Ей бы обследоваться. А что касается вас, то здесь вопрос сложный. Болезнь. Лечение… то, первое, своеобразное… отравление ртутью. Затем рецидив болезни. И новое лечение… радиация…
– Я умру, - Анатолий затянулся. – А табак и ничего так…
– А то… все умрут. Но в вашем случае опухоль не такая и большая. Вон, в Петербурге возьмутся оперировать. Только пластинку свою выкиньте[5]. Но думаю, смерть в ближайшие годы вам не грозит.
– Хорошо… Зиночке нужна будет помощь. Да и… матушка… если со мной что-то случится, то она Зою не отдаст. Она и так попытается надавить, чтобы Зою вернуть.
И надо полагать не из большой любви.
И Анатолий подтвердил, продолжив:
– Просто это скандал. Ещё один… я вот сейчас думаю, почему Зиночка раньше не рассказала?
– О родстве?
Бекшеев поёжился. Дневной жар давно отступил, и теперь легкий ветер пронизывал до костей.
– Обо всём. Я бы увёз её… и матушку её… я предлагал, когда понял, что и вправду сестра, но было уже поздно. Зиночке не говорил, но матушкин знакомый… он сказал, что осталось уже недолго. Что переезд убьёт эту женщину. И я испугался, что Зиночка не простит… я дал ей денег, предлагал сиделку нанять, привезти… или хотя бы дом снять, чтоб старуха их не донимала. А она отказалась, только… благодарила. За заботу. Я никогда ни о ком не заботился, а вот…
Он стряхнул пепел на землю.
Потом криво усмехнулся.
– Матушка будет в ярости…
– Из-за чего?
– Из-за всего… из-за моего происхождения… точнее, из-за того, что вряд ли получится утаить его… возможно, начнутся суды… родственники отца… человека, который и был мне отцом по сути… воспользуются случаем.
– Разорят?
– Вряд ли. Я давно уже многое изменил. Организовал свою компанию, перевел имущество на неё… так было удобнее. Некоторые дела отца могли… обернуться проблемами. Вплоть до конфискации. Поэтому я и вывел имущество. А то, что осталось… пусть забирают. Хотя… есть ведь дети Ангелины и они прямые наследники. Но есть и её отказ… в общем, грамотным юристам на годы работы. Но скандала в любом случае не избежать. с Зоей опять же… с Зиночкой… я не откажусь от них. Мне другое интересно… Зачем Зиночке травить Нину?
– А она и не травила.
– Тогда…
– Скажите, Ниночка не приходила к вам? Скажем, утром…
– Нет, но… твою ж мать… - Анатолий закрыл глаза. – Вот неужели я настолько хреново жил, что теперь это вот всё?
– Не понимаю, о чём он, - поддержал беседу Захар, закуривая новую сигарету, - но поддерживаю. Жил ты хреново…
– Они с матушкой встречались на рассвете… на лугу каком-то… там, в Швейцарии… матушка записалась на курсы… продление молодости и красоты… всё равно мне там
И он хотел ошибаться.
Бекшеев видел страстное это желание. А еще понимание, что, несмотря на характер, Анатолий достаточно умён.
– Ниночка очнётся, - сказал он мягко. – Тогда всё станет ясно. Знаете, что меня удивляет?
– Что?
– Ваша матушка до сих пор не появилась.
Анатолий чуть нахмурился. Посмотрел на сигарету в руке. На луну кривобокую. И сказал:
– Я звонил домой… сказал, что задержусь. Что Зоя приболела и Ниночка тоже… и что я передам опеку над Зоей Людмиле. Так будет лучше для всех и в первую очередь для девочки. Хватит с неё потрясений.
– И как матушка это восприняла?
– Обыкновенно. Сказала ледяным тоном, что не стоит совершать поступков, о которых я затем пожалею. И что я должен немедленно вернуться для серьезного разговора.
Но сама с места не сдвинулась.
Что ж… может, оно и к лучшему.
Да и Тихоня приглядит, чтобы госпожа Каблукова не покинула поместья, если вдруг ей вздумается куда-нибудь уехать…
– Наверное, - сказал Анатолий, глядя на луну, - я и вправду нагрешил… если так оно.
Вопрос, считать ли грехом слабость.
И нежелание воевать с человеком, который тебя вроде бы любит и желает лишь добра. Воевать с такими людьми, которые желают тебе добра, сложнее всего.
– Мне… нужна будет ваша помощь, - Бекшеев подумал, не попросить ли сигаретку за компанию. – Пойму, если вы откажетесь… да и в целом… дело не самое приятное. Но… нам она не скажет всего.
– Ниночка? – Анатолий посмотрел на окурок в руке. – И вправду… дерьмо. Но я и без того в нём по уши. Так что… да и Наде я всё-таки должен. Хотя бы за её терпение. Проклятье… слушайте, а есть таблетки, чтоб не чувствовать себя сволочью?
– От совести, что ли? – уточнил Захар. – Боюсь, так далеко медицина не шагнула.
Ниночку получилось проведать ближе к полудню.
Бледная, она всё же улыбалась, играя жертву. И Анатолий, сидя рядом с кроватью, что-то ей читал. Ниночка слушала, но рассеянно, так, что с первого взгляда становилось ясно – вовсе ей не книга интересна.
Да и не нужна книга.
Ничего не нужно, кроме человека, который находится рядом.
Зима права. У безумия и вправду тысяча лиц. Это притворялось любовью.
– Здравствуйте, - сказал Бекшеев вежливо. И Анатолий с преогромным облегчением закрыл книгу. И тоже поздоровался. Он успел съездить домой.
И вернуться.
Переоделся вот. И передал, что матушка ждёт их для беседы в поместье. К ужину.
И что он соврал, как и просили.
Сказал, что Ниночка умирает, что он должен быть с ней… и эта ложь ему далась нелегко. Впрочем, сейчас, у постели Ниночки, он играл себя-прежнего, пряча за надменностью слабость обычного человека.
– Доброго вечера, - Ниночка говорила тихим голосочком и тотчас откинулась на подушки. – Мне сказали, что вы спасли мне жизнь… что я здесь благодаря вам… спасибо большое…