Змеиный князь
Шрифт:
– Почему ты поминаешь какого-то осла? – вполголоса спросил Мал.
–Сегодня с утра крик осла опередил крик петуха и возвестил о том, что он видит шайтана.
Хуфтору ничего не оставалось, как сесть на жеребца. Конь вел себя безупречно. Бедуин постепенно смягчался и к концу дня тайком ласково поглаживал его круп. Выехав из деревни, пилигримы поскакали вдоль одного из притоков Нила.
– Какое раздолье для лошадей! – думал Мал, глядя на обширные пастбища и зеленые холмы.
Вечером у костра Хуфтор разъяснял достоинства
– Еще в изречениях Пророка сказано, что следует сражаться на кобылах, потому как они умеют избавляться от мочи на скаку, а жеребцам нужна стоянка. Кобыла может дольше скакать без остановки и умеет сдерживать ржание во время засады. Она менее требовательна, легче переносит жару, жажду и голод.
Под рассказ Хуфтора Морквард захрапел прямо у костра. Солнце исчезло за линией горизонта, и вороной жеребец на глазах у всех обратился в черноволосого парня лет двадцати пяти. Он направился прямиком к ошеломленному Хуфтору.
– Уйди прочь от меня, шайтан! – вскричал проводник, вынимая саблю.
Морквард проснулся и с удивлением уставился на жеребца-оборотня. В человеческом облике тот был не менее красив, чем в лошадином.
– Хозяин, я – Сын ночи, твой жеребец.
– Не смей подходить ко мне, нечистый дух!
– Не гони меня, хозяин! Не гони брата своего!
– Какой ты мне брат!
Хуфтор был по-прежнему грозен, но было видно, что его решительный настрой смягчался.
– Тебя что, заколдовали? – спросил Морквард.
– Сколько себя помню, с восходом солнца я обращался в жеребца, а с закатом – в человека. Прошу тебя, хозяин, не отвергай меня. Стоило мне тебя увидеть, как я захотел повиноваться тебе. На всем белом свете не сыщешь лучшего наездника. Клянусь, что никогда не покину тебя, не буду ржать ни в бою, ни в засаде, буду терпеливо сносить голод и жажду и слушаться во всем.
– Но ведь ты наполовину человек, – сказал Морквард, как будто бы он решал участь жеребца-оборотня вместо Хуфтора.
– Зато я смел, вынослив и сметлив, – жеребец тряхнул черной шевелюрой.
– Не знаю, что тебе и сказать, – ответил Хуфтор, возвращаясь к костру.
– А ты соглашайся, Хуфтор. Вот будет потеха, когда ты как-нибудь окажешься верхом на двуногом скакуне.
– Прекрати, Морквард, – перебил Хуфтор, – ночью я предпочитаю спать, а не выжимать последние силы из утомленной дневной скачкой лошади. Будь проклят день, когда мне пришлось войти в деревню, где живут нечестивцы!
– Зря ты так, хозяин, – опять заговорил жеребец. – Ты ведь еще не знаешь, на что я способен. Лучше испытай меня!
– Ты почему сегодня не стал есть вместе с другими лошадьми?
– Я не голоден, хозяин.
Илин, не спрашивая никого, предложила жеребцу чашу верблюжьего молока, а Хуфтор протянул ему лепешку:
– Возьми и съешь!
– Благодарю тебя, хозяин. Я неприхотлив в еде: по мне ничего не может быть
– Тогда рассказывай, как ты здесь оказался, – сказал Хуфтор и приготовился внимательно слушать.
Жеребец был родом из этой самой деревни и нигде, кроме как в ней и не бывал. Ее жители нуждаются в хороших пастбищах и никогда не причиняют вреда людям. Ночью они превращаются в домашних животных: быков и коров, овец и баранов или ослов и ослиц, а утром становятся людьми. Он – единственный из всех жителей деревни, кто обретает человеческий облик ночью.
Мал задумался:
– А вот ты, леопард, скажи, из тебя какой бы получился человек?
– Высокий, – помолчав, добавил, – большой.
– А еще какой?
– Яростный.
– Ярости в тебе хоть отбавляй: на всех хватит. А еще какой?
– Молчаливый.
И Мал перестал задавать вопросы.
На рассвете пришла оборотень. Она легла рядом, обняла Мала и прижалась всем телом, словно ища защиты. Принц не мог видеть глаз девушки, но узнал частичку души Маргариты и обнял ее.
– Как давно я тебя не видел. Ты ко мне вернулась, когда я меньше всего ждал тебя. Но почему ты не явилась раньше? Как же я люблю тебя.
– Я хочу, чтобы ты любил меня, – голос Маргариты таинственным образом прозвучал в голове Мала.
– Ты можешь говорить? Но почему ты до сих пор молчала?
– Раньше ты не слышал меня.
– А ты? Ты слышала меня?
– Я знала о каждом твоем движении.
Мал взял голову Маргариты как хрупкий сосуд и заглянул ей в глаза. Они вспыхнули в темноте невидимым светом, и в Мала хлынул поток тепла и радости, нежности и умиротворения. Его губы едва заметно шевелились. Он беззвучно повторял одну и ту же фразу:
– Я буду всегда любить и защищать тебя, я буду любить и защищать тебя.
Мал неотрывно смотрел в глаза Маргариты так же, как много дней назад, когда они были неразлучны. Однажды она сказала ему, что хотела бы проникать взглядом в глубину его души и всегда видеть всё, что происходит в ней. И если душа Мала затемнится от страданий, то Маргарита взглядом исцелит ее, словно бальзамом.
– Я утопаю в твоих глазах, Мал. Я вижу в них искры, вспыхивающие ради меня, и готова ночи и дни напролет пальцами удерживать ресницы, чтобы видеть твои глаза.
Мал благодарил Бога за ниспосланное счастье. И то, что происходило сейчас, можно было назвать чудом:
– Господи, по воле твоей на свете нет никого счастливее нас, и если наши взгляды могут соединиться, несмотря на расстояния, что разделяют наши тела, позволь слиться и нашим душам. Господи, я молю тебя об этом.
Взявшись за руки, они вышли из шатра. В лунном свете Мал разглядел Оборотня. Она проникла в тело, такое же гибкое и подвижное, каким обладала его возлюбленная. Если бы Мал увидел ее издалека, то наверняка принял бы за Маргариту.