Змей Горыныч
Шрифт:
Улыбнулась ведьма, и на миг лицо ее преобразилось, став молодым и красивым. Ждала она этого вопроса, зная, что мать на все пойдет, ради спасения своих детей.
– Отдай их Матушке, княгине навьей. Только ей по силам нити судьбы переплести. Жизнь вечная ждет твоих сыновей.
Смотрела старуха в глаза женщине и видела, как отчаянье в них сменяется решимостью.
– Пусть будет так, – произнесла Малуша и тело ее пронзила боль жгучая.
Завыла вьюга пуще прежнего, отозвался ветер свистом диким, заглушая крики роженицы несчастной. Всю ночь бушевала стихия зимняя, лишь к утру стихла так же внезапно,
1 глава
Недобрая слава идет о черных горах, что непроходимой громадой возвышаются на самом краю света. Они настолько высокие, что их вершины протыкают небо, а белые снежные шапки, сливаются с облаками. Жизнь давно покинула эти холодные глыбы, и только ледяные ветра полируют их своим стылым дыханием.
Скудная растительность у подножия гор не дает пищи зверям. Но больше страх заставляет их сторониться этих мест. Трехглавый змей выбрал черные горы местом своего логова. И насколько ужасно чудовище в своей мощи и силе, настолько прекрасно оно снаружи. Огромные головы змея держатся на длинных гибких шеях. Перепончатые крылья, как и цепкий хвост, имеют на концах острые ядовитые шипы. Когда он летит, то закрывает собою половину неба, и солнце с луной, играют бликами в его драгоценной чешуе. Золотые пластины чередуются с серебряными и от их блеска слепнет все живое. У каждой головы свой цвет глаз: у средней – зеленый изумрудный, у правой – синий сапфировый, у левой – сиреневый аметистовый, но всякий кто взглянет в них мертвеет, навсегда превращаясь в холодный серый камень.
Огонь подземных недр живет в нутре змея, вырываясь языками смертоносного пламени из зубастой пасти. Он и есть сама смерть. И прозвали его в народе Змей-Горыныч, потому что жил он в горной пещере.
Далеко-далеко, там, где солнце встаёт,
А царица-луна золотая садится.
Змей трёхглавый в пещере подгорной живёт,
Над вершинами снежными любит кружиться.
Бездны навьего мира создание он,
Зёрна смерти как сеяльщик в землю бросает.
Извергающий пламя, огромный дракон,
Взглядом глаз разноцветных, он всех убивает.
Непомерную дань собирает с людей,
Каждый год на Купалу летает за платой.
Забирает прекрасную деву злодей,
В свой чертог уносясь, с ношей в лапах зажатой.
Но недолго он нежится пленниц теплом,
Взором с ними иль рано, иль поздно, встречаясь.
И становятся девушки камня куском,
В изваянья застывшие, в миг превращаясь.
Юных девушек вечна теперь красота,
И пускай от неё стужей с холодом веет.
Не откроются больше для вдоха уста,
Никогда ни одна из них не постареет.
2 глава
Приближалась волшебная ночь Купалы, когда зажигались священные костры и молодые пары водили вокруг них хороводы; ночь, когда девушки на выданье плели венки и пускали их по воде, гадая на судьбу; ночь, когда расцветает цветок папоротника, наделяющий нашедшего его
Только не радовался люд в славном граде Любече приходу праздника. В пору собирать валежник и сухостой не для купальских костров, а для тризны. Ходил сам не свой, боярский сын Красен – его невесту в этом году отдавали на откуп Змею-Горынычу. Расцвела Заряна в свою шестнадцатую весну, что яблонька, и нет ее пригожее, хоть всю округу обойди. Очи, точно озера бездонные, окинет взором, а кажется, в душу заглянула. Волосы – белёный лен, а уста – сморода спелая. И голос ее, что капель вешняя, чистый и звонкий, а коль рассмеется, то и у других губы помимо воли в улыбках растягиваются.
Влюбился боярыч без памяти, и хоть нечета ему была дочь десятника, да только не противились родители выбору единственного сына и готовились засылать по осени сватов. Лишь для Красена с Заряной этим летом светило солнце, и лишь для них пели птицы, и не было их счастливее во всем белом свете. Казалось никто, и ничто не может омрачить их радости и любви, да только лихо подкралось тучей темной, накрыв мглой беспросветной, сумраком колючим.
Поведала Заряна любимому, что вызвал князь нынче батюшку ее к себе, чтобы сообщить, что дочь его змею трехглавому отдана будет. Сама рассказывает, а слов не разобрать из-за рыданий горьких, плача надрывного.
– Любушка моя, голубка ненаглядная, – прижимал к себе безутешную девушку Красен. – Как же это, – и такая пустота непроглядная разливалась в сердце молодецком, что, хоть вешай камень на шею, да прыгай в омут самый глубокий.
– Видно не судьба мне повой надеть, да деток малых качать, – еле слышно шептала девушка.
– Не отдам, – зло выкрикнул Красен, – не Змею, не князю. Пусть другую ищут, а мы с тобой убежим. Время еще есть, два дня осталось до Купалы.
Затеплилась надежда в очах бездонных, огоньком слабым, и тут же погасла, не успев разгореться.
– Нет, не могу я так, другую девушку обрекать на участь страшную. Коль выпала мне доля недобрая сгинуть в лапах чудовища крылатого, то с честью я вынесу испытания уготованные.
Стиснул зубы боярыч, но ничего не сказал, не помогут слова кручине его затаённой и Заряне от них легче не станет. Целовал он ее ручки белые, гладил персты тонкие, а сам думу думал тяжкую, как спасти суженную от доли незавидной.
Вот и сумерки вечерние багряным кружевом оплели небо лазоревое, и звезды, словно бисер драгоценный, рассыпанный рукой щедрой, стали загораться на пути луны выплывающей, когда Красен, проводил Заряну до дома. Долго он прощался с горлинкой любою, но утро летнее близко, а ночь еще ближе, дело еще было у боярыча в час поздний.
Ночь овеяна тишью, приятной прохладой,
Не тревожит округу кузнечик-трескун.
Луг пред озером хмелем порос с дикой мятой,
Поселился в лачуге здесь старый колдун.
В ворожбе с колдовством преуспел мудрый Ведан,
Говорят, водит дружбу с самим водяным.
Служит ворон ему, он кудеснику предан,
От рожденья хозяин его был слепым.
Ворон тот необычный, был снега белее,
На плече старика он обычно сидел.