Змей Уроборос
Шрифт:
В это мгновение любовь, которая таилась внутри него, вылетела наружу и затмила его сознание. И как тот, кто слишком долго робел и не мог заставить себя откинуть засов на двери, закрывавшей его сердце, он обнял ее и поцеловал в щеку. Но ее мягкая щека осталась мертвенно холодной, и она посмотрела на него взглядом дикой птицы, пойманной охотничьей сетью. Доспехи его брата, покрывавшие тело дамы, были не так тверды и смертельны, как эта мягкая щека и чужой взгляд. И Хеминг сказал, как тот, кто не уверен в себе перед лицом непостижимой судьбы: — Леди, вы не любите меня?
Мевриан покачала головой и мягко отстранилась.
Как умирает огонь, пробежавший по высохшей степи, так исчезла и его вспышка страсти, оставив за собой дымящееся отчаяние и угрюмую злобу: злобу на себя и судьбу.
Низким пристыженным голосом он сказал: — Я прошу вас простить меня, мадам.
— Принц, — ответила
С этими словами она повернула свою лошадь и направила ее на восток, к реке. Хеминг какое-то мгновение глядел ей вслед, его голова кружилась. Потом, всадив с такой силой шпоры в бока лошади, что она встала на дыбы, он повернул на восток и через леса и поля помчался галопом к Крозерингу.
XXV. ЛОРД ГРО И ЛЕДИ МЕВРИАН
С ТОГО времени прошел девяносто и один день, и в последний час перед закатом Лорд Гро ехал к бледнеющему востоку, направляясь с холмов Истмарка к бродам Мардардейла. Жеребец неторопливо спустился к берегу реки и остановился по копыта в воде с мокрыми боками и почти без дыхания: начиная с полуночи он бежал без остановки по открытым пустошам. Он вытянул шею, понюхал воду реки и начал пить. Гро повернулся в седле, прислушиваясь, его левая рука расслабленно держала поводья, правая лежала на крупе. Но все было тихо, только журчала река и громко пил жеребец, расплескивая воду ударами копыт, когда ему под ноги попадались мелкие камни, увлекаемые потоком. Впереди, позади и по бокам поднимались деревья, широкие горные долины и скругленные холмы, казавшиеся мрачными в полутьме между сумерками и ночью. Туман скрывал свет звезд. Ничто не шевелилось, и только сова тихо, как призрак, вылетела из кустов остролиста, стрелой пронеслась над скалистыми утесами, полетела вниз по течению реки и села на ветку мертвого дерева слева от Гро, как если бы хотела понаблюдать за человеком и конем, пересекавшими долину тихой ночью.
Гро наклонился вперед и потрепал шею жеребца. — Давай, приятель, нам надо ехать, — сказал он, — и не удивляйся, что не можешь отдохнуть, ибо ты со мной, а я до сих пор не могу найти себе место под луной. — Они перешли вброд реку, проехали через заливные луга и край леса, и пару миль проехали по открытой пустоши, по прежнему держа путь на восток, потом повернули направо в широкую долину, пресекли реку рядом с водяной мельницей, и опять на восток, оставив каменистое русло реки за собой, по грубой горной дороге, которая пересекла болото и стала подниматься все выше и выше в горы по дну узкой долины, бегущей между холмами. Наконец подъем стал более пологим, и они, как через ворота, прошли между двумя могучими отвесными скалами, нависшими над дорогой с обеих сторон, проехали через заросли вереска и болотного мирта, растущих на берегах маленьких озер и усеивавших берега ручьев, торфяников и пластов породы, и увидели вдали горные пики, возвышавшиеся над долиной как воинственные короли. На восточном горизонте проснулся свет, яркое сияние утра начало очищать землю. Перед ногами жеребца суетились кролики, из зарослей вереска взлетали маленькие птички, кудахтали граусы [13] ; красный олень удивленно посмотрел на них издали и умчался на юг.
13
граусы шотландские куропатки.
Гро заговорил сам с собой: — Разве общественное мнение не посчитает меня сумасшедшим из-за того, что я, против всех доводов рассудка, так опрометчиво и дерзко подвергаю свою жизнь смертельной опасности? И, тем не менее, я совершаю эту глупость каждый раз, когда благодаря терпению, мужеству и умелой политике я выигрываю партию, несмотря на зубы судьбы, которые она упорно показывает мне. А ведь на этот раз после различных трагических событий мне удалось завоевать милость и признательность самого Короля, который приблизил меня к себе, поднял над всем двором, и, как я склонен думать, ценит не меньше собственных глаз.
Он снял шлем, обнажив белый лоб и дав свежему утреннему ветерку поиграть с гладкими черными локонами, откинул назад голову и глубоко вздохнул сладкий горный воздух и запах торфяников. — И тем не менее, общественное мнение — голос глупцов, а я не из них, — сказал он. — Лучше толочь воду в ступе,
Но из-за того, что день в часы рассвета так околдовал меня, неужели я должен любить его тогда, когда он, переполненный триумфом, становится ярким полуднем? Нет, тогда я поворачиваюсь к ночи, как сейчас повернулся к Демонландии, в момент печального заката ее гордости. И кто осмелится назвать меня перебежчиком? Разве не иду я вослед мудрости, которая ведет меня всю жизнь: любить закат и рассвет, утреннюю и вечернюю звезду? Ибо только в них живут дух благородства, настоящая любовь, чудеса и сама сущность надежды и страха.
Неторопливым шагом продолжал он ехать по долине на восток и слегка на север, и впал в глубокую задумчивость, ибо странная гармония установилась в его сердце между окружавшей природой и внутренними мыслями. Доехав до конца долины, он въехал в горы, пересек несколько низких перевалов, дорога вела все дальше и дальше, между лесов и ручьев, то вверх, то вниз. И жеребец шел именно туда, куда хотел всадник, хотя Гро и не обращал внимания на него, полностью погрузившись в свои мысли.
Был уже поздний полдень. Лошадь и всадник въехали в маленькую лесистую долину, по зеленой траве которой вилась маленькая речка с холодной водой, текущая по галечному ложу. По его берегам росло множество деревьев, высоких и стройных. За деревьями поднимались высокие, обожженные солнцем утесы, их вершины смутно виднелись через мерцающий от жары воздух. Тишина, только журчала вода в ручье, жужжали маленькие порывы ветра, перелетающие с одного цветка на другой, и жеребец тихо щипал свежую траву. Ни единой птицы, ни даже падающего листа. На одинокую долину опустилась тишина летнего полдня, бездыханного и сожженного солнцем, тишина более страшная, чем любая ночь.
Гро, как будто разбуженный этой тишиной, быстро огляделся. Вероятно конь костями почувствовал беспокойство всадника; он прекратил есть и поднял голову, его глаза расширились от страха, а бока задрожали. Гро успокоил его, потрепав по холке; потом, ведомый внутренним побуждением, причину которого он не понимал, повернул на запад, и вдоль берега маленького притока речки углубился в лес. Здесь он остановился, доехав до рощицы из нескольких деревья, росших так тесно, что его бы вымело из седла, если бы он попытался проехать между ними. Поэтому он спустился на землю, привязал жеребца к дубу и начал подниматься вверх, держась русла маленького ручейка, пока не поднялся настолько, что смог через верхушки деревьев посмотреть на север, на зеленую террасу, находившуюся на одном уровне с ним и примерно в пятидесяти шагах вдоль по склону холма, защищенную с севера тремя или четырьмя большими рябинами; в середине террасы находилось маленькое озерцо или, скорее, глубокая каменная каверна с прекрасной холодной водой.
Он помедлил, левой рукой ухватившись покрепче за выступающий из зарослей лихниса камень. Безусловно не только ни одно дитя рода человеческого не было здесь и не ступало на тайную лужайку перед краем фонтана, но и вообще ни одно смертное существо. Только козлы, козлята и серны с нежными глазами счастливо танцевали на задних ногах перед изумленными глазами Гро; и другие, похожие на людей, с остроконечными волосатыми ушами, косматыми ногами и раздвоенными копытами, а их девушки с белыми ногами ступали по голубой горечавке; но даже маленькие золотые лютики не склонялись под их ногами, настолько воздушным был их танец. Маленькие козлоногие дети с длинными остроконечными ушами сидели на пригорке на покрытых дерном камнях и играли на свирелях, ветер и жгучее солнце раскрасили их тела в цвет красной земли. Но, то ли музыка была слишком тонка для ушей смертных, или по какой-то иной причине, но Гро не слышал звука их свирелей. Тяжелое молчание пустого белого полдня царило над террасой, горные нимфы и простые духи источников, равнин и утесов беззвучно сплетались в волшебном танце.