Змея, крокодил и собака
Шрифт:
ГЛАВА 16
Физическая сила и
нравственная чувствительность
в сочетании с нежностью сердца –
именно то, чего желаешь от мужа.
– Слишком поздно! – воскликнула я, ломая руки. – Он отдал свою жизнь за нас! О, Чарли, если бы вы появились хотя бы пятью минутами раньше!
На
– Сомневаюсь, что это имело бы значение, – заметил Эмерсон. – Первые же звуки ваших шагов побудили бы Винси к действию, и результат, вероятнее всего, оказался бы таким же.
– Вы правы, – согласилась я. – Простите меня, Чарли, я так его любила, и, вы видите, он отдал свою жизнь за… что вы сказали, Эмерсон?
– Ничего, – ответил Эмерсон.
Чарли медленно поднялся. Его лицо искажали боль и печаль. Я повторила свои извинения. Он попытался улыбнуться:
– Я всегда буду скорбеть так же, как и вы, мэм. Теперь можете оставить его нам – мне и Рене. Вы выглядите довольно грустно. Вам лучше уйти и успокоить Абдуллу: в последний раз, когда я его видел, он пытался расправиться с двумя вооружёнными парнями.
Мы оттащили Абдуллу от его жертв – последние только пытались защищаться и убежали, как только смогли.
– Всё объяснится в своё время, Абдулла, – успокаивала его я, – всё это – просто ошибка.
– Ну да, и потому вы попали в переплёт, – пробормотал Абдулла. Поскольку тьма сгустилась достаточно сильно, и разглядеть что-нибудь удавалось с трудом, он так забылся, что стал с тревогой ощупывать Эмерсона, и, очевидно, поступил бы так и со мной, но приличия возобладали.
Наши преданные люди боролись за привилегию нести меня, поэтому я позволила им чередоваться. Эмерсон не участвовал в процессии; держа кота на руках, он шагал в таком мрачном раздумье, что, похоже, даже не слышал Абдуллу, донимавшего его вопросами. Наконец я вмешалась:
– Мы расскажем тебе всю историю попозже, Абдулла, после того, как отдохнём. Удовольствуйся осознанием того, что всё кончено. Э-э… всё кончено, правильно, Эмерсон? Эмерсон!
– Что? А… Да, думаю, так. Существуют и другие, даже слишком много, но большинство из них – те, кого одурачил Винси, или наёмные головорезы. Он был главной движущей силой. Теперь, когда его больше нет, я уверен, что нам нечего бояться.
– Вы убили его, Отец Проклятий? – нетерпеливо спросил Абдулла.
– Да, – ответил Эмерсон.
– Хорошо, – заключил Абдулла.
Только когда мы добрались до «Нефертити», Эмерсон спустил Анубиса на землю и забрал меня из рук Дауда (чья очередь наступила в тот момент).
– Отдыхайте и ешьте, друзья мои, – сказал он, – попозже мы к вам присоединимся.
Анубис проводил нас до трапа. Когда я увидела, как он быстро крадётся – казалось, совершенно позабыв своего мёртвого хозяина без малейших признаков сожаления или раскаяния, то чуть ли не разделила суеверный страх Абдуллы перед этим созданием.
– Винси научил его отвечать на свист, – прошептала я. – Вот как он смог похитить вас.
– Сегодня вечером он ответил так, как его обучил я, – продолжил Эмерсон. – Я не собирался убивать Винси, хотя был готов сделать это, если бы у меня не осталось выбора. Он начал меня раздражать. Но я предпочитал взять его живым, и ожидал, что он последует за котом, когда тот направился ко мне.
– Обучил его? – воскликнула я. – Как?
– Цыплёнок, – ответил Эмерсон. Остановившись перед моей дверью, он освободил одну руку и повернул ручку. – И, конечно, эффект моей харизматической личности[253].
Стюард зажёг лампы. Когда дверь открылась, у меня вырвался крик, ибо перед нами возникли две размытые, но жутко выглядевшие фигуры: одежда – в лохмотьях, глаза – красного цвета, дико озирающиеся, измождённые лица – серые от пыли.
Это было наше отражение в высоком стекле входной двери. Эмерсон отодвинул кота, захлопнул дверь, уложил меня на кровать и рухнул рядом со стоном, идущим, казалось, из самой глубины сердца.
– Стареем, Пибоди? Я чувствую некоторую усталость.
– О нет, дорогой, – рассеянно ответила я. – После такого дня – и не устать?
Эмерсон сел.
– Ваши протесты не убеждают меня. Дайте-ка проверить.
Заключив меня в железные объятия, он прижал меня к себе и впился своими губами в мои.
Он целовал меня довольно долго, присоединяя другие действия, которые почти отвлекли меня от потрясающего осознания, взорвавшегося в моём ошеломлённом разуме. Наконец мне удалось освободить губы, чтобы выдохнуть:
– Эмерсон! Вы же понимаете, что я...
– Моя жена? – Эмерсон слегка отстранился. – Надеюсь, что так, Пибоди, потому что в противном случае мои намерения, возможно, незаконны, безусловно, безнравственны, и, очевидно, не пристали английскому джентльмену. Чёрт бы побрал эти проклятые петли, вечно они...
Блузка всё равно уже никуда не годилась.
* * *
Спустя некоторое время (в действительности, достаточно длительное некоторое время) я пробормотала:
– Когда ты вспомнил, Эмерсон?
Его рука обвивала меня, моя голова лежала на его груди, и я чувствовала, что даже на Небесах нельзя испытывать большее блаженство. (Хотя в таком неортодоксальном мнении я могу признаться только на страницах личного дневника.) Мы снова находились в идеальном согласии, и так будет длиться вечно. Могут ли какие-то раздоры поколебать подобное взаимопонимание?
– Это был незабываемый момент, – ответил Эмерсон. – Увидев, как ты несёшься вперёд, размахивая этим нелепым маленьким пистолетом, не обращая ни малейшего внимания на собственную безопасность... И затем ты произнесла слова, разрушившие чары: «Ещё одна рубашка пришла в негодность!»
– О, Эмерсон, как неромантично! А я-то думала... – Я отбросила его руку и села. Он потянулся ко мне; я приподнялась на локтях. – Чтоб тебя все дьяволы побрали, Эмерсон! – от души завопила я. – Дни тянулись за днями, и тянулись, и тянулись! Ты оставил меня в неизвестности, заставив страдать от мучений и сомнений, опасаться худшего в течение долгих, долгих, долгих дней и...