Змея в тени орла
Шрифт:
Легенда слышала стон деревьев. Приглушенный туманом, вязкий, тянущий вой. И голос Эфы слышала. Тоже глухой. Далекий. Шефанго окликала сотника. А потом вскрикнула… Эльфийке еще не доводилось слышать, чтобы Эфа кричала так.
И случилось что-то.
Повисшая над лесом кисея тумана потянулась, закружилась, сгущаясь там, куда сгинула шефанго. Рычащий смех, сумасшедший, страшный в своей искренности.
Кровавый хохот.
Оформился
Легенда ни испугаться не могла, ни даже понять, что надо бы бояться. Меч тролля опускался туда, где должна была быть Эфа.
А потом стал опускаться тролль. Падать, роняя оружие. И долго он падал. И долго летел, лезвием вниз, а потом вонзался в мягкую землю его клинок.
А за туманной завесой хохотало, рычало, гремело яростным счастьем. Или счастливой яростью.
Встать надо было. Идти туда. Там Астандо…
Морок.
Эфа там одна. Ей помощь нужна.
Только встать не получалось. А кроме того… то, что было там, в тумане, то, что убило Тэмора, от Эфы оно не оставило вообще ничего.
Эльфийка мельком заметила скользнувшие мимо нее грациозно-корявенькие силуэты сотто. И, кажется, потеряла сознание. Во всяком случае, что было потом, Легенда не помнила.
А еще она не знала, долго ли тянулось это «потом».
Следующее осознанное – чистый воздух. Небо все еще синее, начавшее по-вечернему светлеть. Бесформенной грудой, холмом мертвой плоти – Тэмор. Чуть поодаль – Йорик. И Эфа, на коленях, рядом с сотником.
Цепляясь за ствол ближайшего дерева, Легенда поднялась на ноги. В голове мутилось, перед глазами плыло – точь-в-точь как тогда, в степи. Когда Разящая щедрой рукой сыпанула ей яду. Для полноты картины недоставало лишь еще какой-нибудь сумасшедшей выходки со стороны шефанго.
– Эфа?
Блазнится ей? Последствия обморока и иллюзорного бреда. Или в самом деле изменилась фигура Разящей? Разве поймешь под этой мешковатой одеждой… даже если одежда стала вдруг впору.
А широкие плечи под тонкой замшей напрягаются, не по-женски напрягаются, да и не было никогда у Эфы такого разворота плеч…
– Не сейчас, Легенда.
– О Владыка… – эльфийка как стояла, покачиваясь правда, но ведь стояла же, так и села на сухую хвою.
Голос. Голос мужской. И лицо. Жуткое лицо, не закрытое краем юкколя.
Очень захотелось вновь упасть в обморок, но не получалось никак. Кто-то толкнул под локоть, аккуратно. Острые уши, огромные глаза. Сотто:
– На, выпей. И не трогай его пока. Эфа умерла.
Легенда машинально сделала глоток из плоской деревянной чаши. Жидкость была кисловатой. Как запах молодой листвы.
Странно. Разве может быть вкус у запаха?
Или запах у вкуса?
– Тебе приснится сказка, – прошептал над ухом хрипловатый голосок сотто. – И проснешься ты только с рассветом. Ладно?
Кажется, Легенда кивнула, прежде чем откинуться на неожиданно мягкие корни.
А
Но сказка ей и вправду приснилась.
«Ты все-таки сделал это, командор. Ты заставил меня вспомнить…» – Тонкие пальцы медлят, прежде чем закрыть глаза мертвому.
Медлят.
Медлят.
Нет. На Ямах Собаки нет такого обычая. И у орков тоже нет. Пусть остается, как есть. За стывший луч в янтаре. Капли смолы на свежем древесном срезе.
Глупая смерть. Но смерть вообще не бывает умной. Особенно смерть бессмертного.
Больно. Слишком неожиданно и страшно все случилось.
Больно.
Слишком много воспоминаний. Сразу.
Горячий комок, свинец, расплавленный в горле. Вдохни глубоко. Считай про себя. До сотни. До тысячи. До сотен тысяч. Но не смей поддаться боли.
Йорик, командир… командор.
«Гончая» ушла в дальний поиск.
Ее возвращение стало сенсацией.
Пространственная аномалия найдена и исследована…
Потери? Да. Были потери.
И легенды складывались все время, пока ждали возвращения корабля.
Полно, да ждали ли?
Когда вышли все сроки, мало кто продолжал верить, что «Гончая» вернется. А ведь поди ж ты, вернулась. «На честном слове и на одном крыле», как пелось в какой-то старой, очень старой песне.
Командор Хасг, Йорик Хасг… сэр Йорик Хасг.
Возвращение крейсера – его заслуга. Его последнее «Невозможного нет».
Легендарный корабль. Легендарный командор.
Легендарный девиз.
Помнится, когда-то казавшийся странным, потом сумасшедшим, потом… потом глупым. А потом – единственно верной истиной.
«Невозможного нет».
Память вернулась, и слишком многое нужно осмыслить. А главное, привыкнуть, смириться с тем, что Йорик погиб. Кем он успел стать для Эфы, этот желтоглазый орк-полукровка?
Эфа тоже мертва.
Почему же так больно?
– Больно. – Маленький и остроухий, глаза светятся даже сейчас, днем. Садится рядом. Кладет шершавую лапку на руку застывшего над трупом шефанго. – Больно. Твоя женщина спит. Твой друг мертв. Пойдем с нами.
– Куда? – Язык ворочается с трудом. Еще не хватало сейчас забыть здешние наречия… Стоило вспоминать десятки языков своего мира, чтобы разучиться говорить в этом. – Зачем?
– Наша очередь рассказывать. Пойдем. О нем позаботятся. – Шершавая коричневая лапка. Шершавый, отдающий кедровым запахом голос. – Пойдем с нами. – И совсем тихо, тише, чем ветер, зацепившийся за хвоинки:
– Даже Большие Деревья плачут, когда им больно.
Просторная поляна. Высоченный кедр в центре. Ночь. И непонятно, когда успело стемнеть.