Змея
Шрифт:
— Аляле-е-е аляля-а-а-а-а-а-а!
«Однако прав был Астрей, халдейский маг, — подумал он, вырывая острие. — Я испорчен войной. Убивать — это единственное, что я умею».
Остатки тетрархии пробивались к нему во главе с Бризосом, у которого сочилась кровь из раны на лбу. Разгоряченный боем Герпандер не стал ждать, он снова пришпорил Зефиоса и в одиночку бросился на горцев из Паропамисад, [176] которых все больше и больше соскальзывало вниз по склонам. Многие достигали земли уже мертвыми, сраженные сариссами, ксистонами [177] и скифскими пальтонами, которые бросала продрома. Увидев, что древкового оружия ему хватит, Герпандер
176
Паропамисады — древнегреческое название Гиндукуша.
177
Ксистон — кавалерийское копье из прочного кизилового дерева.
И тогда Зефиос, Западный Ветер, дико заржал, дернулся, стал на дыбы. И рухнул на камни. Герпандер в последнее мгновенье успел соскочить, чтобы не быть придавленным лошадью. Он упал, потом вскочил и застыл, видя стрелу наполовину вошедшую в шею лошади. На большее у него времени не было. На него неслись трое, все вооруженные огромными, как косы, ножами. Чудовище, голову и плечи которого покрывала шкура козла вместе с рогатой и зубастой головой. Второй, никак шаман, потому что весь обвешенный гремящими костями. И третий, в штанах шерстью навыворот, настоящий сатир.
Не успели они добежать, как шамана и козлоголового свалили с ног прицельно брошенные пальтоны. Сатир убежал. А к Герпандеру неожиданно присоединились Бризос и несколько человек из продромы вместе с пятью верховыми лошадьми.
Глаза Зефиоса помутнели. Его голова беспомощно упала на камни.
— Коня! — зарычал Герпандер. — Подайте мне ко…
Стрела попала ему под правую ключицу, с легкостью пробив кожаную куртку. Он схватился за оперение, в это мгновение вторая стрела угодила ему в лицо, пронзая левую щеку и выходя через шею. Герпандер упал на колени. Он чувствовал, как Бризос пытается его поднять. Но силы уже покинули его, и он перелетел через руки. Изо рта у него пошла кровь, он подавился, захрипел, в глазах у него резко потемнело, руки и ноги стали холодными.
— Аляле-е-е-е аляля-а-а-а-а!
Прозвучал мощный боевой клич македонцев, застучали копыта, со свистом полетели стрелы, прореживая толпу убегающих паропамисадовцев. Со стороны входа в ущелье прибывало подкрепление. Гиппотоксоты, конные лучники, в кожаных шлемах и прошитых кабадионах. [178]
Герпандер этого уже не видел. Он погружался в черную ночь, в небытие.
«Я — Герпандер, сын Пирра, — успел еще подумать он. — Продром, командир первой тетрархии третьей илы в непобедимой армии Александра, Великого Царя Македонии. Царя, под предводительством которого мы поставили на колени Сирию, Египет и Персию, взяли Эфес, Тир, Вавилон и Персеполь. Мир наш. Он стоит перед нами на коленях. Но я, Герпандер, покорения Индии уже не увижу. Потому что тону в собственной крови, которая заливает мне легкие. Здесь, в этом забытом богами ущелье забытой богами страны. Погибаю от топорно изготовленных стрел одетых в шкуры дикарей, настоящих горных полузверей.
178
Кабадион — короткая безрукавка.
Воистину, жизнь — это игрушка Тихе…»
Было позднее лето, седьмой год царствования Великого Царя Александра.
Сержант Гущин отбросил свой ПКМ, он не мог уже стрелять, пуля разнесла ему кисть правой руки и оторвала два
— Прощай, прапор! — крикнул он срывающимся голосом.
Стреляющий из утёса Бармалей не повернул голову. Наверное, не слышал, кровоточили оба его уха. Выстрелы и взрывы глушили все.
Было воскресенье, семнадцатое июня 1984 года. Пятого года войны в Афганистане.
Откровение святого апостола Иоанна Богослова: Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим. И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая. [179]
Земля задрожала от взрывов, затряслась от разрывов настолько сильных и резких, что со стен пещеры оторвались и с грохотом рассыпались большие скальные блоки. Рухнул один из лазуритовых менгиров, покрылся трещинами и с треском разломился катафалк. Закачалась и упала на кучу черепов статуя крылатой женщины, постриженной по персидской моде.
179
Откр. 20:13,14.
«Я выбрала тебя. Но за тобой остается право выбора. Выбор мира, в котором ты хочешь быть и существовать.
Выбирай. Но выбирай рассудительно.
Ибо кто свернет с дороги благоразумия, тот будет почивать в обществе теней».
Леварт пришел в сознание. И понял, что он один.
Совершенно один.
Он оглянулся назад только один раз. Когда выходил из ущелья.
Не увидел никого.
Там, где еще утром была застава «Соловей», где были блокпосты «Руслан», «Муромец» и «Горыныч», где были доты, бункера, посты, траншеи и соединительные рвы, сейчас уже не было ничего. Ничего, кроме разрытой и вспаханной снарядами, продырявленной воронками земли, сожженной дочерна, покрытой шлаком и смолой. Напалм все еще тлел и дымился в расселинах, над всем висел тяжелый, резкий, всепроникающий смрад нефти.
И чад сгоревших человеческих тел.
Над местом боя и вокруг него с грохотом кружили штурмовые вертолеты.
Леварт заморгал отвыкшими от яркого света глазами, дрожащей рукой протер лоб и веки. И увидел перед собой Савельева. Игоря Константиновича Савельева. Хромого Майора из особистов.
Он хотел что-то сказать, но не смог извлечь из себя ничего, кроме какого-то хриплого стрекота. Горло заболело, и он непроизвольно схватился за него руками. Савельев проследил взглядом его движение. И увидел синяки, оставленные змеей. Увидел окровавленный рукав мундира, пропоротый шамширом Черномора. Увидел наверняка и больше, от его васильковых глаз редко что могло укрыться.
— Ты жив, — констатировал он, а в его голосе прозвучало что-то наподобие изумления. — Выжил.
— Выжил.
— Пойдем.
На взлетке стояли четыре санитарных вертолета, Ми-4 с красными крестами на фюзеляже. В два вертолета санитары и парашютисты впихивали носилки с тяжелоранеными и без сознания. В два других грузили тех, кто был в состоянии идти или хотя бы удержаться на ногах.
Леварт не мог узнать никого. Расстояние было слишком большим.
— Трехсотых тридцать два, — ответил на незаданный вопрос Савельев. — Двухсотых и пропавших как раз считаем.
Они подошли к краю того места, где когда-то был блокпост «Горыныч», названый по имени сказочного змея, стерегущего Калиновый мост, дорогу в страну мертвых. В перерытой и обгоревшей земле Леварт тут и там узнавал какие-то предметы — погнутый цинк, коричневый рожок автомата, шлем, лоскут песчанки, РД, походная фляжка. Везде, будто посеянные, будто зерно во вспаханных бороздах чернозема, блестели гильзы. И медные от лент пэкаэмов, и покрытые краской от патронов для Калашниковых.
Он чувствовал окружающую его пустоту.