Змея

Малерба Луиджи

Давайте разберемся. Я знаю, что все это недоказуемо, хотя и возможно. Мне же надо постараться исключить само подозрение, но для этого есть один лишь способ, а он-то как раз и невозможен. Чтобы Бальдассерони и Мириам не встретились, мне следует убрать одного из них, однако я тут же отгоняю от себя эту мысль. Предположим, что Бальдассерони даже не заметил, как Мириам выходила из магазина, предположим, что он даже не подозревает о ее существовании. Но разве не мог он встретить ее в каком-нибудь другом месте? В баре, например, в табачной лавке, на улице? Как обычно встречают женщин? Почти всегда случайно. Как встретил ее я? Я встретил ее случайно в спортзале Фурио Стеллы. Все, что было между Мириам и мной, может повториться и между Мириам и Бальдассерони. Если он пока еще не ее любовник, то может стать им завтра или даже сегодня.

Вот сейчас, когда я шагаю под дождем по набережной, Бальдассерони, возможно, раскрывает свой зонт над Мириам на какой угодно римской улице. И вот они уже садятся в его машину. Он предложил довезти ее до дома, и она согласилась. Бальдассерони долго петляет по городу, говорит, что удобнее ехать по Олимпийскому шоссе, через Акуа Ачетоса, а сам останавливает машину на темной боковой улочке. Я вижу их в салоне стоящего в темном уголке автомобиля. Местечко там пустынное, разумеется. Бальдассерони чувствует себя уверенно. Ну да, вот он склоняется над ней. А она, откинувшись назад, устраивается на сиденье, чтобы удовлетворить его желание. Машина начинает раскачиваться.

В моем теле поселилась змея, она ползает внутри и жалит то в одном место, то в другое. Я останавливаюсь и прислушиваюсь к боли, но не могу определить, где же она. Дождь все идет и идет, потом прекращается. Я плетусь в магазин, наперед зная, что не смогу усидеть в закрытом помещении. Мне нужен воздух. Того воздуха, что меня окружает, мне мало. Ощущение такое, будто одна нога у меня отяжелела, я с трудом ковыляю, почему-то хочется переставлять ноги руками. Теперь отяжелела одна рука, а голова раздулась и стала похожа на гигантскую маску, какие бывают на карнавале в Виареджо. Я чувствую, что смешон, и спешу укрыться в первом попавшемся подъезде: никогда не осмелюсь показаться в таком виде на виа Аренула, где все меня знают. Но надо же как-то добраться до магазина, спрятаться там. Сделав вид, будто ничего не случилось, я пытаюсь смешаться с прохожими, но слышу смех. Это смеются надо мной.

Постепенно ко мне возвращается спокойствие, но, прежде чем вернуться в магазин, я должен немного посидеть, отдохнуть. На открытом воздухе в такую погоду столиков нет, а войти в бар я не осмеливаюсь. И вдруг в глубине улицы я, кажется, вижу Мириам. Это она. Куда-то спешит, опустив голову, чтобы быть понезаметней. Спешит на свидание с Бальдассерони. Я бегу за ней, догоняю, хватаю за руку. Нет, не она, я смущен и рассыпаюсь в извинениях.

Дождь промыл воздух. Дышится легче, миллионы миллиардов микробов и пылинок, находившихся в воздухе во взвешенном состоянии, смыло дождем в канализацию, откуда они попадут в городскую клоаку, а через два-три часа — в море. Нужно пользоваться этим естественным промыванием воздуха и дышать, дышать. Но машины уже снова загрязняют его газами, да и пешеходы вдыхают чистый воздух, а выдыхают грязный, содержащий миллионы миллиардов микробов. Скоро все станет как прежде: копоть, нефть, микробы. Меня, например, они уже отравили.

Я жду Бальдассерони в подъезде его дома. В кармане у меня моя «беретта» с удлиненным стволом, но пускать ее в ход я не буду. С восьми утра до полудня, с полудня до трех, с трех до семи. В семь Бальдассерони выходит. Конечно, он спешит на свидание с Мириам. Какой счастливый вид у проклятого! Я иду за ним, крадусь, прижимаясь к стенам домов, чтобы он меня не заметил и еще для того, чтобы обо что-нибудь опереться: кружится голова. Со вчерашнего вечера во рту у меня не было ни крошки. Ощущение, будто ноги стали чужими, не проходит. Да и руки, и вообще все тело словно принадлежат кому-то другому. Приходится управлять собой, как автомобилем — поворот направо, поворот налево, сосредоточивать все свое внимание на конкретных предметах: вон на той церкви, на дереве, на колонне. Сегодня я особенно зол.

Мне ничего не удалось обнаружить. На пьяцца ле Фламинго он купил газету и вернулся домой, как крот какой-нибудь. Очевидно, свидание перенесено на завтра, или они целый день болтали по телефону. Есть люди, которые занимаются любовью по телефону. На Бальдассерони это похоже. Я слышу его голос, на другом конце провода — голос Мириам, которая говорит: да, да, да…

Когда мы с Мириам встретимся опять, когда Мириам вернется ко мне в магазин, я притворюсь, будто ничего не знаю. Словно никакого Бальдассерони нет и никогда не было на свете.

Вообще змей в городе не должно быть. Но если ты слышишь, как что-то шуршит у твоих ног, лучше поскорее увериться, ибо ты

можешь наступить на змею, далее если возможность этого невелика. Разве не казалось невероятным, что может обвалиться часть вон того карниза, на протяжении четырехсот лет остававшегося целым и невредимым? А он обвалился. Не было ни ветра, ни дождя, солнце сияло высоко в чистом небе, а карниз все-таки обвалился и придавил проходившую внизу женщину. Вот почему, даже если кажется невероятной встреча в городе со змеей, держи ушки на макушке и, когда слышишь, как что-то скользит у твоих ног, быстро увернись, если не хочешь быть укушенным. Некоторые змеи передвигаются совершенно бесшумно — они такие маленькие, и по цвету их не отличить от камня. Есть змеи ночные, они выползают ночью и сливаются с темнотой. Эти самые опасные. Внимательно смотри, куда ставишь ногу, и не только ночью, но и днем. Хорошо всегда носить сапоги из толстой кожи и держать в руках ясеневую палку. Змеи — все без исключения — боятся и самой палки, и запаха ясеня.

VII. Пираньи — это рыбы, которые за пять минут могут обглодать целого быка

Помню, что было у меня на уме в тот день, когда я на своей «шестисотке» мчался среди других машин, выбиравшихся из столицы. С грохотом пронесся по туннелю Трасфоро, поднялся со стороны виа Национале и выехал на виа Венти Сеттембре, где в глаза мне ударило солнце, потом доехал до пьяцца Венеция, а оттуда спустился вниз по Корсо — вот так и носился с улицы на улицу, с площади на площадь. По правде говоря, это была не моя идея — кататься на машине, это Мириам сказала: давай покатаемся по городу, воспользуемся прекрасным деньком, пока еще солнце не село. Все рано или поздно кончается, сказал я себе, и это была самая горькая мысль из всех, когда-либо посещавших меня. Но я сказал: ладно, поедем.

Мириам говорила: посмотри, сколько распродаж в этом сезоне, цены снижают на двадцать, тридцать и даже сорок процентов, самое время покупать себе обувь и одежду. А я отвечал, что это фокусы торговцев, что на таких распродажах на прилавок выбрасывают все, что залежалось на складах, попробуй, зайди в обувной магазин, говорил я, и найдешь одни сорок четвертые и тридцать девятые номера — нужных, нормальных номеров ботинок для нормального мужчины никогда не бывает. Вот и уйдешь с пустыми руками или купишь то, что продается без скидки. Однажды мне удалось купить дешевый свитер, говорил я, так шерсть с него лезла, словно с шелудивой собаки. Мириам отвечала мне, я отвечал ей, мы ехали, перекидываясь словами, и за разговорами доехали до городской больницы.

Небольшая толпа дожидалась, когда откроют ворота. Совсем как перед тюрьмой, сказал я; родные навещают своих, кругом сплошная родня. Мужья, зятья, братья, деды, племянники, дяди, тети, свекры, свекрови и так далее и тому подобное, и все эти родственные связи неизменно начинаются с одного мужчины и одной женщины, которые спали вместе. Иногда, сказала Мириам, тебя удивляют совершенно естественные вещи. Смерть тоже дело естественное, сказал я, проходят годы, и в какой-то момент тебя заколачивают в гроб и уносят, и ты лежишь там, заколоченный, и уже не можешь ничего сделать, а другие в это время ходят, разговаривают. Посмотри на всех этих людей, они ходят по улицам и выглядят всегда одинаковыми, они похожи на зеленый газон, где часть травы умирает, а другая растет, вот и кажется, будто газон всегда один и тот же, а он изменяется, как в «Мессаджеро» изменяется колонка с извещениями об умерших и родившихся. Давай лучше изменим тему, сказала Мириам. Но разговор уже потек по определенному руслу, хотя к некоторым темам я подходил издалека, описывая широкие круги с дьявольской ловкостью. Да, иногда я бываю дьявольски ловок.

Вот, например, перед тобой человек, говорил я, с тугими щеками, такие лица обычно сравнивают с налитым яблоком, а потом выясняется, что изнутри-то он весь прогнил. Возможно, отвечала Мириам, но нигде не сказано, что это обязательно. Такое может быть, а может и не быть. Вот почему, говорил я, ради собственного спокойствия следует периодически делать рентгеновский снимок. В Риме существуют рентгенологические центры, специализированные радиологические клиники и кабинеты, где ведут частную практику профессора. Есть такое специальное отделение и в городской больнице. Если человек чувствует себя хорошо, говорила Мириам, ему незачем делать рентгеновские снимки. А я возражал, что никто не может чувствовать себя идеально здоровым, нет человека, который был бы здоров вполне. И потому ради собственного спокойствия надо иногда наведываться к рентгенологу.